В числе фронтовиков, с кем в первые же дни познакомился, был «Володя Степанов». Так именовали, хотя шёл ему уже сорок третий. И уже минуло двадцать лет с января 1943-го, когда ему довелось быть переводчиком на самом первом допросе фельдмаршала Паулюса в Сталинграде. Собственно, этим фронтовым эпизодом и запомнился мне.

Работал Владимир Михайлович Степанов в «Брянском рабочем» «в два захода» — в 1951–52 гг., а затем — в 1958–63 гг., корреспондентом промышленного отдела. Должно быть, на его место я и был принят, поскольку тогда же, в начале 1963-го, он был приглашён в Агентство Печати Новости (АПН).

Мелькнул и забылся на годы и годы. Ну, был переводчиком — и что с того? Он что, рисковал жизнью, как Бубенок, потерявший ногу под тем же Сталинградом? Или снесло осколком часть черепной крышки, как Булгакову при взятии высоты в Каневе у могилы Шевченко? Или уже лежал в морге, как Гулин в Киеве после ранения, несовместимого с жизнью? Или дерзко бежал из блока смерти в Маутхаузене, как Ходыкин? Или рисковал быть четвертованным бандеровцами, как Михайлов, участвовавший в зачистке от них лесов в Закарпатье?.. Да кого ни возьми — они все к редакционной, бившей ключом жизни перешагнули через смерть.

Но вот, вороша пережитое газетное быльё, остановился на Степанове: а как, всё-таки, там было у него с Паулюсом? Заинтересовала и новость о предпринятой сталинградцами реконструкции того самого исторического допроса: даже подходящего актёра на роль переводчика Володи подобрали. Разыскал свидетельство и его самого, датированное 31 января 1943 года:

«Штаб нашей армии находился в пригороде — Бекетовке. Утром все мы поднялись на рассвете. Вдруг дверь стремительно распахнулась, в комнату вошел начальник штаба армии И. А. Ласкин. “Где переводчик?” — спросил он. Я подскочил. “Мигом собирайтесь со мной!”. “Что случилось?” — спросил я. “Едем в Сталинград за Паулюсом”. Нас встретил полковник Адаис, личный адъютант генерал-фельдмаршала. “Я хотел бы лично поговорить с Паулюсом” — властно потребовал генерал Ласкин. Паулюс вышел бледный, неестественно прямой. Коротко кивнул головой.

Прошел к машине. Колонна вскоре тронулась. Мне было приказано остаться, чтобы завершить какие-то формальности, а затем добираться к себе на легком вездеходе Паулюса. Вскоре и мы отправились в путь. Когда миновали городскую черту, машину остановил наш пост внешнего охранения. У нашего экипажа действительно вид был подозрительный: немецкая машина, за рулем немецкий фельдфебель, на заднем сиденье вроде свой, но в странной компании с офицером-немцем. Все трое вооружены. Сержант без обиняков приказал: “А ну, вылезай”. Мой совершенно без акцента русский язык не произвел на наших солдат никакого впечатления. Один из них с нескрываемой ненавистью глядя на меня, вполголоса сказал: “Ишь, как насобачился по-нашенски, стервец”. Я попробовал было протестовать. Бойцы недвусмысленно щелкнули затворами автоматов. С большим трудом удалось уговорить допустить меня к телефону. Я связался со своим штабом, и недоразумение оказалось улаженным».

Коротко и почти обыденно. Но что же было в промежутке между «едем в Сталинград» и «Паулюс вышел …»? (А ведь мог бы и сам его порасспросить в своё время. Как же нелюбопытны бываем!) Дело же обстояло вот как.

Вспоминает генерал И.А. Ласкин:

«…Мне было приказано — отправиться в подвал универмага. Мы торопились. Ведь каждый час боёв уносил солдатские жизни.

Никто не собирался от побежденного генерала Паулюса выслушивать какие-либо особые условия сдачи в плен. Мы чувствовали себя победителями.

У нас была одна цель: принять полную и безоговорочную капитуляцию немецких войск в Сталинграде.

Мы ехали по заснеженной дороге, на обочинах которой саперы ставили щиты: “Осторожно, мины!” Все ближе раздавались автоматные очереди, стук пулеметов. На центральной площади, укрывшись за грудой камней, мы некоторое время наблюдали. В окнах универмага, заложенных кирпичами и мешками — огневые точки. Как потом узнали, здание обороняли три тысячи солдат и офицеров. Через переводчика, в рупор мы передали, что идут представители Красной армии. Однако никто не вышел нам навстречу. На площади виднелась одна тропинка, остальные подходы к зданию, как нас предупредили, были заминированы. Мы решили не ждать, пока поработают наши саперы, и … двинулись к фашистскому логову.

Нас было пятеро, вместе со мной — командир батальона Латышев, переводчик Степанов и двое автоматчиков. (Здесь и далее — выделено мной, А.Н.). Отдали приказ, — если понадобится, прикрыть нас огнем. Когда мы подошли к входу в здание, то увидели плотную цепочку немецких офицеров, которые, закрывая вход в подвал, угрюмо смотрели на нас. Даже когда наша группа подошла к ним вплотную, они не сдвинулись с места. Что было делать? Мы плечами отодвинули их от входа. Опасаясь выстрела в спину, стали спускаться в тёмный подвал… Оказавшись в подвале, набитом гитлеровцами, мы совершенно не знали — в какую сторону нам идти. Двигались молча. Боялись, что, услышав русскую речь, немцы с перепугу начнут палить. Шли в темноте, держась за стену, надеясь, что в конце концов наткнёмся на какую-нибудь дверь. Наконец ухватились за ручку и вошли в освещённую комнату. Сразу заметили на мундирах находившихся здесь военных генеральские и полковничьи погоны. Я подошел к столу в центре комнаты и громко через переводчика сказал всем присутствующим: «Мы — представители Красной армии. Встать! Сдать оружие!» Одни встали, другие замешкались. Я ещё раз резко повторил команду. Никто из них сопротивления не оказал. Один за другим немцы стали называть свои имена. В помещении находились начальник штаба генерал Шмидт, командующий южной группой войск генерал Росске и другие высшие военные чины.

Генерал Росске заявил, что командующий Паулюс передал ему полномочия по ведению переговоров. Я потребовал немедленной встречи с Паулюсом. «Это невозможно, — заявил Шмидт. — Командующий возведён Гитлером в чин фельдмаршала, но в данное время армией не командует. К тому же он нездоров». Молнией мелькнула мысль: «Может быть, здесь идёт какая-то игра, а Паулюса успели переправить в другое место?» Однако постепенно в ходе допроса немецких генералов выяснилось, что Паулюс находится поблизости, в подвале. Я потребовал, чтобы начальник штаба Шмидт отправился к нему и передал наши условия капитуляции немецких войск. По моему приказу следом за Шмидтом последовал комбат Латышев с тем, чтобы установить наш пост у кабинета Паулюса. Никого туда не впускать и не выпускать. У двери встал рядовой Петр Алтухов.

К тому времени наша группа, уполномоченная принять капитуляцию немецких войск, значительно расширилась. К нам присоединились начальник оперативного отдела армии Г. С. Лукин, начальник разведотдела И. М. Рыжов, командир 38-й стрелковой бригады И. Д. Бурмаков и другие офицеры. А также группа разведчиков.

Мы предъявили генералам Шмидту и Росске требование — немедленно отдать приказ всем окруженным под Сталинградом войскам прекратить огонь и всякое сопротивление.

Генерал Росске сел за пишущую машинку. Тем временем наши офицеры стали разоружать немецких военных. В углу сваливали в кучу пистолеты, автоматы. Это была поистине символическая картина.

Мы взяли под контроль телефонную сеть, находившуюся в штабе, чтобы следить за тем, какие приказы отдаются в войска.

Генерал Росске подал нам текст приказа, который он назвал «прощальным». Вот его содержание:

«Голод, холод, самовольная капитуляция отдельных частей сделали невозможным продолжать руководство войсками. Чтобы воспрепятствовать полной гибели своих солдат, мы решили вступить в переговоры о прекращении боевых действий. Человеческое обращение в плену и возможность вернуться домой после окончания войны гарантируется Советским Союзом. Такой конец — это сама судьба, которой должны покориться все солдаты.

Приказываю:

Немедленно сложить оружие. Солдаты и офицеры могут взять с собой все необходимые вещи…»

Прочитав этот приказ, я сказал генералу Росске, что в нём должно быть четко сказано: «Всем солдатам и офицерам организованно сдаться в плен». Росске снова сел за пишущую машинку и добавил это важное указание. Однако он сообщил нам, что у них нет связи с северной группой войск, и бои там продолжаются. На наших глазах штаб немецкой армии пришёл в движение. В последний раз в Сталинграде. По многим телефонам немецкие связисты хриплыми, простуженными голосами передавали в войска текст приказа.

Следом за адъютантом Адамом мы вошли к Паулюсу.

Подвальная комната была небольшой, похожей на склеп. Заложив руки за спину, фельдмаршал ходил вдоль бетонной стены, как загнанный зверь.

Я назвал себя и объявил его пленником. Паулюс на ломаном русском языке произнес, видимо, давно приготовленную фразу: «Фельдмаршал Паулюс сдаётся Красной армии в плен». Что удивило нас тогда, так это его заявление по поводу своего мундира. В этой обстановке он счёл возможным сообщить нам, что всего два дня назад произведён в фельдмаршалы. Новой формы одежды не имеет. Поэтому представляется нам в форме генерал-полковника. Паулюс заявил, что ознакомлен с текстом приказа о капитуляции и согласен с ним. Мы спросили его о том, какие последние распоряжения Гитлера были ему переданы. Паулюс ответил, что Гитлер приказал сражаться на Волге и ждать подхода танковых групп. Поскольку нам сообщили, что штаб немецкой армии не имеет связи с группой своих войск, продолжающих вести бои в северных районах Сталинграда, я потребовал, чтобы Паулюс направил туда офицеров, которые доставят приказ о капитуляции. Однако Паулюс отказался, заявив, что теперь он — пленник и не имеет права отдавать приказы своим солдатам».

Всё это переводил — с немецкого и на немецкий — Владимир Михайлович Степанов, переводчик разведотдела 64-й армии. Родом из Брянска, он до войны закончил Первый Московский государственный педагогический институт иностранных языков. Героическим прорывом той пятёрки «представителей Красной Армии» по тёмному подвальному коридору к Паулюсу для принуждения отдачи его штабом приказа о капитуляции была предотвращена возможная гибель тысяч красноармейцев.

Сохранились воспоминания и стенографистки, Марины Ивановны Ермаковой, родом из Подмосковья, о допросе в сталинградской Бекетовке, куда Паулюса доставили из подвала универмага. Она служила в оперативном отделе той же 64-й армии. Допрос там вёлся уже в расширенном составе:

«В комнате командарма генерала М. С. Шумилова было человек десять, в том числе заместитель командующего Донским фронтом генерал-лейтенант К. П. Трубников, члены Военного совета армии З. Т. Сердюк, К. К. Абрамов, первый секретарь Сталинградского обкома партии — член Военного совета фронта А. С. Чуянов, секретарь обкома партии В. Т. Прохватилов.

М. С. Шумилов пригласил Паулюса, Шмидта и Адама сесть. Они сидели за небольшим столиком с одной стороны. А с другой, напротив них, сидели я — стенографистка — и армейский переводчик Володя Степанов».

«Володей Степановым» он остался и спустя двадцать лет — но уже в окружении сверстников-фронтовиков, сотрудников «Брянского рабочего». Но что же записывала стенографистка за переводчиком? Как проходил допрос? Марина Ивановна, окончившая после войны историко-архивный институт, вспоминает с опорой на документы, в том числе и на сохранившуюся собственную стенограмму:

«Паулюс, высокий, худой, нагнув немного голову, вошел в комнату. Он был одет в шинель немецкого генерала. Вслед за ним появились Шмидт и Адам. Перешагнув порог, Паулюс, Шмидт и Адам, как по команде, вскинули руки и выкрикнули «Хайль Гитлер». «Здесь нет Гитлера, — резко заявил Шумилов. — Перед вами командование советской 64-й армии, войска которой дрались с вашей 6-й и 4-й танковой армиями, от Дона и до конца битвы под Сталинградом. Вы хотели нас окружить и разбить. Но окружили и разбили мы вас, войска 64-й армии пленили вас. Извольте приветствовать так, как положено». Паулюс взял под козырек…

Когда начался допрос, Паулюс попросил его не фотографировать, но Михаил Степанович ответил: «Вы наших пленных показывали во всех газетах в Германии, а мы фельдмаршала покажем всему миру».

В другой маленькой комнате корреспонденты многих газет и фоторепортеры стояли впритык и щелкали аппаратами. Шумилов дал всем возможность сфотографировать эту встречу.

Далее Михаил Степанович попросил предъявить документы. Паулюс протянул солдатскую книжку.

— Солдатская книжка мне ни о чем не говорит, — сказал Шумилов, взглянув на нее.

— Я солдат немецкой армии, — проговорил Паулюс.

— Я тоже солдат Красной Армии, но занимаю в ней определенную должность, — ответил Шумилов. — Прошу предъявить документы, удостоверяющие, что вы являетесь командующим 6-й армии.

Паулюс протянул другую книжку.

— Верно ли, что вам присвоено звание генерал-фельдмаршала? — спросил Шумилов. — Здесь значится чин генерал-полковника.

— По радио был получен приказ Гитлера о присвоении господину Паулюсу звания генерал-фельдмаршала, — официально подтвердил генерал Шмидт.

— Я могу доложить Верховному Главнокомандованию о том, что войска моей армии пленили генерал-фельдмаршала Паулюса? — спросил Шумилов.

— Да! — прозвучало в ответ.

— Кто с вами пленен? — спросил Шумилов.

— Вместе со мной начальник штаба генерал-лейтенант Шмидт и начальник штаба 6-й армии Адам, — ответил Паулюс.

Шумилов:

— Кто еще?

Паулюс:

— Имена других я передал парламентерам.

Шумилов:

— Жизнь, безопасность, мундир и ордена вам сохраняются. Прошу ответить мне, почему вы не приняли ультиматум, подписанный представителем Ставки Верховного Главнокомандования генерал-полковником артиллерии Вороновым и командующим Донским фронтом генерал-лейтенантом Рокоссовским, когда было предложено вам сложить оружие.

Паулюс: — Русский генерал поступил бы так же, как я. Я имел приказ драться и должен был его выполнить.

Шумилов: — И, как видите, напрасно. Какие мотивы послужили для сдачи оружия сейчас?

Паулюс: — Мы не сложили оружие, мы выдохлись, дальше драться не могли. После того, как ваши войска вклинились и подошли к остаткам наших войск, не осталось боеприпасов, нечем было защищаться, не осталось продовольствия. И поэтому борьба была прекращена.

Шумилов: — Вы отдали приказ южной группировке сложить оружие?

Паулюс: — Я не отдавал этого приказа.

Ласкин: — Этот приказ при нас был отдан генерал-майором Роске.

Шумилов: — А вы утвердили приказ о сдаче оружия?

Паулюс: — Нет. Роске сделал это самостоятельно. Я не командующий южной и северной группировками, части находятся не в моем подчинении. Господин Роске принял решение сложить оружие.

Шумилов: — Северной группировке вы приказали сложить оружие?

Паулюс: — Нет.

Шумилов: — Тогда прошу отдать такой приказ.

Паулюс: — Я не имею права отдавать такого приказа.

Шумилов: — Как же не имеете права? Ведь вы же командующий.

Паулюс: — Я не могу не подчиненным мне войскам отдавать приказ о капитуляции. Я надеюсь, что вы поймете положение солдата, поймете его обязанности.

Шумилов: — Но военачальник может приказывать своим подчиненным прекратить борьбу, когда он видит, что солдаты напрасно гибнут, что это ведет к бессмысленному уничтожению людей.

Паулюс: — Это может решить тот, кто непосредственно остается с войсками. Так и получилось с южной группировкой, в которую я попал случайно.

После допроса Шумилов пригласил Паулюса, Шмидта и Адама пообедать.

А в это время в маленькой комнате, в окружении журналистов и офицеров я диктовала машинистке расшифровку стенограммы допроса Паулюса…»