Пленники зоны

Пять лет назад во время поездки по Гомельской области заглянул я в село Савичи, жителей которого отселили в чистые края, и вдруг вижу: сидят на лавочке перед домом три старушки и, как ни в чем не бывало, ведут неспешно меж собой разговор. Подхожу, здороваюсь, интересуюсь житьем-бытьем.

- Слава Богу, пока живы, - ответствует за всех Анастасия Михайловна Шуруб, которая, как она мне объяснила, вернулась из села Великий Бор Хойникского района в родные Савичи. - Вот сидим, вечеруем.

- Радиации, что ли, не боитесь? - спрашиваю. - Здесь же не то что жить - временно находиться опасно! Бабуся, что сидит справа от Шуруб, объясняет:

- А где ее, милок, теперь нет, этой радиации! - И добавляет: - Мы же тут всю свою жизнь прожили - мы и последние лапти свои хотим на родной стороне дотоптать.

Дуравичи, Лясковичи, Великий Бор, куда отселили в 1986 году жителей Савичей, чувствуется, так и не стали для переселенцев пристанищем в жизни, для них это - чужая сторона. Все в тех же Савичах я встретил молодого электрика Александра Гавриленко, который после отселения почти два года прожил в Буда-Кошелевском районе, но так и не прижился - вернулся с женой и двумя детьми назад.

- Там все не так, как в Савичах, - объясняет он. - Поселок для нас построили на пустыре - ни речки рядом, ни леса. За дровами ехать надо черт знает куда. Да какая же это жизнь! А у нас, в Савичах, и речка рядом, и лес под боком - все, что твоей душе угодно.

"Да так ли уж это твоей душе угодно, - рассуждаю я, - когда сама она, небось, места тут себе не находит: все о детях твоих тревожится".

- Да разве я тут один такой! - вроде как бы оправдывается Гавриленко. - Вон на том краю села тоже семьи с детьми живут.

- Прямо беда с этими самоселами! - жаловался в разговоре со мной четыре года назад заместитель председателя Гомельского облисполкома Виталий Сыч. -Тут не знаешь, как поскорее отселить жителей из зоны, а эти сами туда лезут.

Власти и грозятся силком вернуть самоселов туда, откуда они сбежали, и штрафуют за нарушение режима проживания, - а те хоть бы что! Вот вернулись 22 семьи в свою веску Гридни Наровлянского района и заняли "круговую оборону".

Теперь сами же власти вынуждены даже направлять тайком в зону, чтобы не афишировать, автолавки с продуктами первой необходимости: солью, крупой, сахаром, чтобы хоть как-то скрасить самоселам горькую жизнь, на которую они себя обрекли.

В нашей столь неустроенной, как сегодня, жизни, наверное, единственное, что еще согревает душу самоселам, - это чувство родного кута, то есть угла. Именно на такую мысль наводит меня сделанный международной научно-практической конференцией "Социально-психологические последствия аварии на ЧАЭС" вывод, что наибольшую стрессовую нагрузку испытывает сегодня не тот, кто живет в зоне, а тот, кто перебрался на жительство в чистые края.

Хорошо, если переселенцу повезет и он попадет в такое место, где почти никаких хлопот с жильем, где есть понимание властями психологического состояния людей, вынужденных навсегда покинуть родные края, где местное население близко к сердцу принимает его страдания, помогает ему поскорее перемочь выпавшее на его долю горе. В этих местах переселенцы и выглядят по-иному: крепче, бодрее, что ли, - словно в них воля к жизни воскресла. Вот такое впечатление вынес я из встреч в поселке Московский Почепского района Брянской области с переселенцами из села Добродеевка Злынковского района.

Поселок, куда переехали добродеевцы, построен с учетом крестьянской традиции: если уж дом - так добротный и на приволье, если уж усадьба при доме - так с садом-огородом... В поселке сооружены школа, детсад, медпункт - короче, созданы все условия для нормальной жизни переселенца.

- Скучаете небось по Добродеевке? -интересуюсь у председателя недавно созданного в Московском колхоза Аллы Левиной.

- Как не скучать - конечно же, скучаем! - говорит она. - Одно нас утешает, одно поддерживает в нас волю к жизни -это то, что мы все тут вместе. А если мы вместе, то нам и горе перемочь легче. Мы тут, на новом месте, всему, что есть, даем добродеевские названия - Саньковская опушка, улица Луговая...

Вон, смотрю, кое-кто уже успел насадить на своей усадьбе сад. Здесь, в Московском, уже родились десять детишек -так что у поселка есть будущее.

Совсем другая картина в селе Старые Терешковичи Гомельского района, где осели, в основном, переселенцы из брагинской деревни Ильичи, всего пятьдесят семей.

- Дома для нас построили такие, что смех, и только! - говорит плотник Иван Михайлович Купреенко. - Я свой дом в Ильичах, - а он у меня девять на восемь, весь из бруса, - на три таких, как здесь, никогда не променял бы!

Вот что значит для человека свое, кровное - да ему просто цены нет!

А тут дома холодные - топлива для них не напасешься. А тут водопровод день работает, два - нет. А тут...

- Не знаю, как вы, - распалив душу всеми этими "а тут", заявляет мужикам Иван Михайлович Купреенко, - а я, наверное, подамся назад, в Ильичи...

Общее впечатление у меня такое: живут переселенцы в Старых Терешковичах, словно на вокзале - кажется, только того и ждут, что кто-то крикнет: "Поезд!" - и они, тут же подхватясь, ринутся на посадку, чтобы ехать назад. А Старые Терешковичи для них - что станция пересадки, не больше.

В час невиданной катастрофы, какой явился Чернобыль, мы меньше всего думали о душе человека, оказавшегося в зоне бедствия. Поразительное дело: пятьдесят всевозможных научно-исследовательских институтов, ведомственных и академических, были задействованы на проблемах чернобыльской тематики - и хоть бы один из них занялся проблемой социально-психологической реабилитации людей в пострадавших районах.

Сколько же, Боже мой, наломали мы дров с переселением жителей пострадавших районов на чистые территории! Вместо того чтобы перемещать людей всем селом, всей деревней на одно место, в один поселок, сохранить человеческую общность, а этот самый поселок построить комплексно, то есть предусмотреть в нем все объекты жизнеобеспечения, - разбросали жителей одного села по разным адресам, разорвали житейские связи людей и оставили их там в условиях социальной неустроенности, какая отличает, как правило, построенные для переселенцев поселки. Я встречал в Белоруссии, на Украине, в России таких переселенцев, которые годами кочуют, как перекати-поле, по чистым территориям. Ладно, они искали бы себе каких-то особых условий для жизни, скажем, хором, - так нет же! Вконец издерганные всякими житейскими неувязками на стороне, эти переселенцы больше всего, оказывается, мечтают о том, как бы поскорее прибиться к соседу по той, уже далекой, жизни в родной деревне, что осталась в мертвой зоне, хоть как-то связать оборванные отселением ниточки прежних житейских связей.

Вся поспечернобыльская жизнь доярки Анны Васильевны Тихоненко из села Острогляды Брагинского района Гомельской области - это одно сплошное переселение. Из Острогляд - в Вязки, из Вязков - в Ручеевку, из Ручеевки - в Ленино. В Ленино, наконец-то, прибилась к обосновавшимся здесь односельчанам.

- Будто камень с души свалился, - говорит она и улыбается. - Рядом со своими даже как-то легче дышится.

Свой круг скитаний по белу свету недавно завершил Иван Максимович Степаниденко из села Любовша Красногорского района Брянской области. Четыре года назад переселился он в считавшийся чистым Дятьковский район Брянщины, как вскоре выяснилось, что и здесь радиация. Собрал Иван Максимович семейный совет (вместе с ним сюда же перебрались и две дочери с семьями), и стали думать, как жить да как быть. Решили перебраться на жительство в Тверскую область: там по чернобыльской программе тоже строилось жилье для пострадавших. Выбрали на жительство село Пречисто-Каменное Кувшиновского района, где есть водопровод, детсад, медпункт... Устроились на работу, получили жилье - жизнь вроде бы стала налаживаться. Да вот беда: полез Иван Максимович со своим уставом в чужой монастырь - начал возмущаться, что воды в квартирах нет, автобус плохо ходит... Начальство, как это обычно бывает, решило такое не спускать - начало строить строптивому переселенцу всякие козни и в конце концов выжило его из села. Закончилась эта история тем, что Степани-денко вернулся жить в зону, в свою Любовшу.

Вот вам и еще один самосел!

Совсем недавно в село Увелье Красногорского района Брянской области, прожив два года в селе Ерыши на Смоленщине, вернулись сразу одиннадцать молодых семей, а это самое Увелье по радиационному фактору подлежит обязательному отселению.

Как говорится, продолжение следует...

- Картошка там, в Ерышах, совсем не родит - кругом болото! - так объясняет мне первопричину своего возвращения в Увелье механизатор Михаил Шлома. - А раз не родит, то какое же может быть личное хозяйство? А раз нет личного хозяйства...

Что ж, личное хозяйство всегда играло в жизни наших крестьян важную роль, а по нынешней поре его роль стала просто решающей. Ну какие, согласитесь, теперь в колхозах и совхозах заработки - так, одни крохи, да и те, бывает, по полгода, а то и по году не выплачиваются.

Ладно, вернулись так вернулись. Но хоть как-то этим самым шагом самоселы решили свои житейские проблемы? Прямого ответа на мой вопрос я от них не услышал. А сами меж собой, как рассказала мне глава сельской администрации Екатерина Рысева, поговаривают: зря мы, мол, вернулись в радиацию - можно было бы жить и там. Год на год не приходится - пишут же из Ерышей оставшиеся там пять увельских семей, что лето прошлое выдалось сухое, картофель уродился добрый и убрали его без особого труда...

Мечутся сорванные ветром беды с насиженных местлюди, ищут себе спасения от радиации и житейских невзгод - и, не найдя его, возвращаются в свои убитые Чернобылем края. Как, интересно, сейчас живут самоселы в тех же Савичах или Гриднях Гомельской области - неужели до сих пор все еще держат оборону в своих весках?

- Министерство юстиции Белоруссии вступилось за самоселов: силой, говорит оно, нельзя выгонять людей из зоны - это идет вразрез с правами человека, - разъяснил мне ситуацию начальник "чернобыльского" отдела облисполкома Владимир Котов. - Так что мы теперь не только не мешаем им жить, но и помогаем обустроить их быт.

Побывал я в Савичах и вот что увидел. В селе сейчас проживают 89 семей, всего 138 душ. Работает магазин, действует медпункт, есть почта. Есть, конечно же, и радиация, но не столь страшная, как в других местах. В свое время в Савичах не раз была проведена дезактивация - так что какой-то эффект она все же дала. С работой тут, правда, плохо: колхоз-то ликвидирован, - ну так ведь народ здесь, в основном, пожилой, пенсионеры. Копошатся себе на своих усадьбах - дай Бог сил с ними-то управиться! Но уже одно то хорошо, что самоселы тут живут кучно, - хоть какая, да все же общность, в которой легче выжить. Худо тем горемыкам, что живут одинокими самоселами в своих пустых деревнях, открытых всем бедам и напастям.

Пять лет в пустой белорусской веске Старое Закружье светила - из моего пограничного с Белоруссией русского села Святск хорошо было видать! - одна на всю округу "лампочка Ильича" над хатой, где жила вернувшаяся с мест отселения старенькая женщина Домна Алексеевна Музыкина. Я не раз наезжал в Старое Закружье проведать бабку Домну, наколоть ей дров, хоть на миг скрасить ей одиночество. Бабка держала маленький, только для себя, огородик. За дровами ходила в лес, туда же, к роднику, ходила за водой: в веске к тому времени не осталось ни одного "живого" колодца. Раз в неделю к бабке Домне заворачивала автолавка, привозила кое-что из продуктов, и раз в месяц собес привозил ей пенсию.

- Никто вас, бабка Домна, тут не обижает?

- Обижают, детка! - говорила, как причитала, она. - Обижают все, кому не лень. Вот кабаны из лесу набежали и всю мою бульбу вытоптали, окаянные. А тут недавно ночью какие-сь хлопцы приехали и отобрали пенсию. Горе, да и только!

Власти не раз уговаривали бабку Домну переехать в город Ветку и квартиру с удобствами ей там предлагали - отказалась. Отказалась переезжать и в дом престарелых.

- Я уж как-нибудь доживу свой век в родном куточке.

Вот уже год, я заметил, как не светит больше та, одна на всю округу, лампочка в Старом Закружье. То ли сама лампочка перегорела - то ли догорела бабкина жизнь?

Сколько их, таких бабок и дедок, кукуют в одиночку свою старость в убитых Чернобылем селениях - никто толком сказать не может. Я не раз пытался навести на этот счет справки в областной и районных администрациях Брянщины, но тщетно. Там вам могут сказать, сколько семей перебрались с грязных территорий в чистые районы, но не больше, а как сложилась жизнь этих переселенцев на новых местах обитания, чувствуется, мало кого интересует.

Куда более серьезно ведется работа по переселению пострадавших в соседней с Брянщиной Гомельской области Республики Беларуси. Там давно создан мониторинг, с помощью которого отслеживается движение каждого переселенца по республике: куда выехал из зоны бедствия на жительство, куда и по какой причине потом переехал. Так что каждый самосел, объявившийся в зоне отселения или в зоне отчуждения, там сразу же оказывается в поле зрения созданной недавно в области администрации отчужденных территорий: с ним она постоянно поддерживает связь, подыскивает ему в республике более удобное место, куда он мог бы снова переехать на жительство.

Социальная неустроенность переселенцев на новых местах обитания, бездушие местных властей, к кому стучатся со своими горькими проблемами пострадавшие, трудности адаптации на чистых территориях, социальный антагонизм между местным населением и переселенцами, печаль по порушенной Чернобылем жизни в отчих краях - вот сколько факторов сегодня раскручивают в душе человека эту самую тоску по родным ку-там и подталкивают его к возвращению в зону бедствия.

За примерами уже не надо ехать в Белоруссию или на Украину - их и в российской зоне бедствия сегодня столько, что мы можем говорить о самоселах как о феномене постчернобыльской действительности. В одном только Красногорском районе Брянской области, как свидетельствует статистика, категория тех, кто с 1986 года выехал на жительство в чистые края, но со временем вернулся назад, на родимые пепелища, насчитывает уже более 10 000 человек. Валом повалил в последнее время с чистых территорий народ в соседний с Красногорским Гордеевский район - в село Кожаны и поселок Мирный, в которых плотность радиоактивного загрязнения свыше 40 кюри на кв. км, и которые отнесены к зоне обязательного отселения.

Бездарная политика переселения с годами, вместо облегчения участи пострадавших, обернулась для переселенцев новыми тяготами и страданиями и в конце концов спровоцировала массовое явление самоселов в зоне бедствия.

Эти самые, что вынесены в эпиграф, строки я впервые прочел, признаюсь, не в сборнике стихов классика белорусской литературы, а на стене одного пустого дома в находящейся в 30-километровой зоне Чернобыля белорусской веске Пирки.

Весной 1986 года эта веска попала под удар радиации, и все ее жители были срочно эвакуированы. Кто-то, понимая, что покидает Пирки навсегда, выписал красной краской на стене своего дома запавшие с детства в душу коласовские строки:

Кут - это не только красный угол крестьянской избы, но и нечто большее. Это почти то же, что и малая родина.