Вот такая Веселовка!

Ярошенко А. Вот такая Веселовка! : [о приграничных деревнях: Юрковичи (Россия), Веселовка (Беларусь), Сеньковка (Украина)] / Александр Ярошенко // Союз Беларусь – Россия.- 2011.- 9 июня.- С. 6.

 

 

Корреспондент «СОЮЗа» побывал на месте бывшего советского совхоза-миллионера, распавшегося на три суверенные деревни

Российская, белорусская и украинская деревни-соседки

Из российских Юрковичей в бе­лорусскую Веселовку и украинскую Сеньковку я прошел как через госу­дарственные таможни, так и народ­ными тропами. Моя славянская до­рога оказалась родной и понятной. До последней ямки.

Жили-были три брата

Поезд Москва — Климов мчит всю ночь по калужской земле и че­рез брянский лес. Добрая половина вагона — вчерашние крестьяне, возвращающиеся на выходные до­мой с московских заработков. На ко­нечную станцию Климово усталый состав приходит ранним утром, что такое перрон, в этих краях и слыхом не слыхали. Народ кубарем сигает с подножки на насыпь, самые смека­листые мужики своих женок встре­чают с лестницами-стремянками.

До российской границы, села Юрковичи, меня везет тамошний глава Николай Прокопенко, который пожертвовал ради приезжего корре­спондента субботним сном.

Да нормально мы живем. Вкалываем сутками. Ну, граница, таможня? Конечно мешает, но ниче­го уже не поменяешь. Поэтому надо жить в тех фигурах, которые нарисо­вали нам политики, — неспешно просвещает Николай Петрович.

Об этих краях, дотла сожженных Великой Отечественной и отравлен­ных чернобыльской бедой, ходит ле­генда, вера в которую крепка как ян­варский лед на местной речке Жи­вице. Поселились когда-то здесь три брата: Юрка, Василько и Сень­ка. Вот от их хат и разрослось три деревни: Юрковичи, Веселовка и Сеньковка. Которые стали суверен­ными после распада Союза.

Да то не легенда, а правда су­щая. Так оно и было, — твердо ма­шет рукой баба Оля Данильченко. Она здесь родилась, и ей эту топо­нимику рассказывала бабушка в детстве. Юрковичи сегодня сторона безработная. Совхоз-миллионер «Советская Россия» почил в бозе вместе с советской властью. Остал­ся в селе крошечный сельхозкоопе­ратив, в котором несколько пахарей да сорок коровенок.

Вся молодежь в Москву уез­жает, в основном охранниками да грузчиками. Есть хорошие ребята, им уже по тридцать лет, а семьи не заводят. Ни кола, ни двора, — груст­но говорит директор местной школы Сергей Соболев.

Сегодня в Юрковичской средней школе учится чуть больше сорока учеников, раньше их было более двухсот.

Да что вы хотите, у нас выпускники в этом году будут только втрех школах района, — подключает­ся к разговору школьный завуч.

Сельские педагоги все реже и реже общаются со своими загранич­ными коллегами из соседних сел. Раньше перенимали опыт, обмени­вались переходящими знаменами и методической литературой. Теперь у каждого своя программа.

Но лучше всех живут бело­русские учителя, у них самая высо­кая зарплата, — в один голос гово­рят в российской школе.

В том, что в соседней Беларуси порядка больше, убеждали меня в каждом российском дворе.

Там колхозы сохранили, сов­хозы сохранили, техника как игруш­ка на полях работает. Для молодежи дома строят, во всем порядок, — за­гибает пальцы Михаил Васильевич Тимошенко. Единственный иностра­нец в полузаброшенном поселке Но­вый Свет, который подчиняется Юрковичскому сельсовету.

Васильевич — отставной пол­ковник Советской Армии, имеет квартиру в Киеве и украинское гра­жданство. Но сердце его так и оста­лось в приземистой материнской хатке, что в брянском поселке. С ранней весны до поздней осени он живет здесь и спит на родительской скрипучей кровати под семейными образами.

Я несколько лет бился с тамо­женниками, чтобы мою машину сю­да пропускали беспрепятственно. А они все с меня какие-то пошлины требовали, сейчас вроде отстали, — по-военному доложился Михаил Ва­сильевич.

От его родового гнезда до укра­инской границы ровно двести мет­ров по прямой. На другом берегу Живицы украинская деревня — кро­ха Липовка. Государственный кор­дон идет аккурат по ее фарватеру. Как тут восстанавливали границу, помнит вся округа. Украинские пограничники в начале девяностых го­дов взяли да подожгли мост через речку. Вот такая была демаркация. Несознательные граждане незави­симых республик еще лет десять бе­гали друг к дружке в гости привыч­ными тропками. Пока пограничники не стали всерьез наказывать их за незаконный переход государствен­ной границы.

Люди долго не могли понять, что вчера по этой тропке к бабушке бегал, а сегодня уже по ней идти — это самое настоящее преступление, — говорили мне в Юрковичах.

Тропа народная

В белорусскую деревню Ленино мы ехали по тряской полевой доро­ге, границу между государствами определил мой провожатый Проко­пенко по очередной, должно быть, чем-то приметной колдобине.

Вот здесь и начинается Бела­русь...

После его слов дорога выпрями­лась, появились робкие следы ас­фальта. Потом асфальт стал прили­чным и совсем похож на городской. На машинном дворе белорусского сельхозпредприятия ровной линей­кой стояли сеялки с серебристыми от серебрянки колесами. Урчали па­ру здоровенных тракторов. Мужики сидели тоже ровной линейкой за длинным столом, степенно покури­вали цигарки.

О, кум, привет, я тебе гроши привез, — обнял российский глава белорусского инженера Михаила Максимовича. История привезенных грошей проста как береста в бли­жайшей рощице. Белорус Максимо­вич зарезал кабанчика, мясо кото­рого, если продать в родной дерев­не, то выручка будет 12 000 рублей. А кум Прокопенко постную свининку реализовал экспортом в российских Юрковичах за 19 000 рублей. И без комиссионных.

— С россиянами у нас отношения как были, так и оста­лись. Наши хлопцы на мопедах к ним на танцы ездят. Их там никто пальцем не трогает, — говорят белорусские паха­ри.

Здесь смотрят два телевидения — российское и свое национальное. И Новый год здесь обязательно встре­чают дважды: пер­вый раз под бой кремлевских куран­тов и ровно через час — после позд­равления белорус­ского Президента. В гости друг к дружке ходят двумя дорогами: полевой или через таможню. Та­можня между Беларусью и Россией — сущая формальность. А вот в Ук­раину пройти — тут уже полный па­кет таможенных процедур.

Украинцы пошлину берут с нас семь евро, а щас валюты нема в продаже. Так платить нечем. Десять евро дашь, а сдачи у них вечно нет, — хмурятся мужики.

Здесь половина кумовьев из России, а другая половина — в Рос­сии. Выручить друг дружку необхо­димой запчастью на трактор или деньжат занять на какое дело — это запросто и неизменно на протяже­нии десятилетий.

Мы тех границ и не чувству­ем, как жили так и живем, — поды­тоживают белорусы.

... Веселовка вынырнула из-за поворота резными наличниками крашеных ставней. У магазина ба­боньки гутарили про местное жи­тье-бытье.

Как живем? Бог помогает, — ответила одна из них. Живут трудом и честно. Самогонку гонят потихонь­ку и только для себя. Продавать си­вуху никому в голову не приходит.

У нас законы за это строгие, это ваши в России все друг дружке продают. Губят людей, и никто ниче­го делать не хочет, — нервно чирка­ет прутом придорожную пыль баба Вера Мережкова.

Повспоминали, как было рань­ше, что самые красивые девки были в Сеньковке, а лучше всех на гар­мошке играли в Юрковичах.

Теперь той жизни уже нема, но мы как любили друг дружку, так и любим, — подвел итог междуна­родный саммит.

... Между тремя сестрами-дерев­нями с советских времен стоит без­ликий монумент «Дружбы народов» — бетонная стела. Раз в году, в День молодежи, здесь проходит официальный праздник братания. Шумная ярмарка, песни и гулянья до глубокой ночи. Народу собирает­ся тысячи. За последнее десятиле­тие ни одной драчки-стычки не про­изошло. Все дружно и на редкость мирно. Несколько (лет назад приез­жали сюда на праздник три прези­дента: Путин, Кучма и Лукашенко. Кстати, Леонид Кучма родом из этих мест.

Но это праздник, который быва­ет только раз в году. А вся осталь­ная жизнь, как известно, именуется прозой.

Довезем тебя до границы, в Украину добирайтесь сами. Там у нас знакомых нет, — напутствовал меня глава Юрковичей, кормя на до­рогу жареной щукой.

Киев с погодой ошибается

... Пограничный переход Юрко­вичи встретил длинной очередью тяжелых фур, терпеливо ожидающих своего часа. Пешего пропустили быстро и без проволочек. Пограничники даже помогли мне сесть в кабину к молдаванину Петру, чтобы он довез меня до украинской Сеньковки. Украинская таможня долго и пристально рассматривала мой паспорт. Запрещенного феназепама, который так тщательно искала служба, у меня не нашли, потому и пожелали доброго пути.

Украинская Сеньковка лупилась на божий свет приземистыми хатками, выглядывающими из-под цветущих яблонь. На мой возглас — «Хозяйка!» – возле крайней хатки согнутая бабулька ответила густым «Га!»

 

Баба Настя - бывшая доярка бывшего колхоза «Дружба».

Та я, сынок, ту границу и не бачила. Шо они там настроили, и не знаю. Никуда не хожу. Погоду по телевизору слухаю в основном из Гомеля, как Гомель скажет, так и сходится. А шо Киев? Киев с погодой ошибается, — просветила меня баба Настя Подоляк. Она – бывшая доярка с сорокалетним стажем бывшего колхоза «Дружба». От той «Дружбы» остались скелетированные останки фермы и грустные воспоминания о том, «як раньше гарно жили..»

Кроме воспоминаний сохранился и крошечный осколок, памяти ощего прошлого — несколько комнаток в сельском клубе, где тридцать с лишним лет квартирует музей «Дружбы народов». Большую часть своей жизни черно-белые фотографии, красные вымпелы и переходящие знамена хранятся под амбарным замком. Три года назад учительница из белорусской Веселовки решила привести сюда шестиклассников на урок истории. Детей не пустили украинские пограничники, документы у них оказались не в порядке. Но потомки белорусских партизан от своего не отступили и окольными тропами перешли границу. И урок в музее прослушали.

Мы потом помогли им потихоньку назад уйти. Чтобы никто не заметил, — улыбаясь, поведал сельский глава Юрий Голован.

По словам Юрия Васильевича, в Сеньковке работы нет никакой, несколько лет назад, закрыли и школу. Теперь детей возят за знаниями в ближайший райцентр. Последнюю свадьбу играли здесь шесть лет назад.

... Увозил меня отсюда местный таксист, представившийся Санько, крепкий хлопец годов тридцати. Говорливый. Все расспрашивал меня о России, Путине, сибирских морозах. А я его пытал об их ценах и ценностях. Прощаясь, спросил, а поют ли песни сегодня в его Сеньковке. Санько почему – то покраснел.

Ни, не спиваем. Мамка моя еще пела. А мы уже не поем.

На том и расстались.