Читая сегодня Ф.И.Тютчева…

Как получается, что с течением времени мы находим в поэзии Ф.И. Тютчева все новые смыслы, почему не иссякает творческий родник?

При том, что значения слов в массе своей изменяются крайне медленно, мыслящий читатель, в процессе осмысления глубины содержания произведений, постоянно выходит за пределы словарей (См. Голованевский). Выявляются свойственные поэту особенности использования выразительных возможностей лексики, глубоко запрятанные в тексте компоненты семантики слов и их морфологических категорий, выразительные возможности пунктуации. Все это требует, – и с этим согласно абсолютное большинство исследователей поэзии, – кроме лингвистических, также и литературоведческих, собственно биографических, философских, а иногда, добавим, и геополитических разысканий.

В этот перечень следует добавить и еще один параметр. Важные оттенки смысла выявляются также при обращении к культурной памяти (См. Шмелева Т.) тютчевского слова.

Что это такое – культурная память слова? Это глубоко закрепившиеся в нем – под влиянием условий жизни, времени – особенности его фонетической, морфемной и семантической структуры. Это тот след каждого из событий и употреблений, в связи с которыми слово когда-то возникло и с которыми связывается в представлении носителей языка (См. Сабитова:215). В связи с которыми несет память о текстах, где было употреблено, о потенции к доброте или злобе, о качествах человека, который это слово использует. Эта часть содержания слова называется культурной памятью, потому что, включаясь в языковую жизнь общества, все мы интуитивно приобщаемся к некоему «братству», установкам, запечатленным в словах. У каждого из нас, если вдуматься, есть любимые и нелюбимые слова, и такую характеристику слово приобретает, заставляя нас включать те или иные, добрые, грустные, горькие воспоминания, оживляемые или омертвляемые им.

За свою длинную и подчас бурную жизнь слово приобретает содержательную многослойность, отсюда – способность становиться носителем разнохарактерных элементов памяти, не каждый из которых находит адекватный отклик у носителей языка.

Культурная память абсолютного большинства широко употребительных слов прозрачна (См. Попова), это часто своеобразный оселок, обнаруживающий уровень или особенности владения языком. Например, каждому говорящему по-русски ясна отрицательная оценочность, навсегда засевшая в русском слове теща, или в слове шпион. И, напротив, слова родина, родня, сохраняя корневую связь с самым близким, навсегда закрепляют оценочность положительную. О человеке, который произносит [одЭсса] или [конЕЧно ], мы почти со стопроцентной уверенностью можем сказать, что он родился или просто долго жил в южных регионах страны. Но вот память о репрессиях 30-х годов в Советском Союзе, которую несет в себе слово «процесс», осознается далеко не каждым человеком.

Когда мы читаем сегодня написанные ранее произведения, – в равной мере это относится и к поэтическим текстам, – наше восприятие, глубина проникновения в текст обусловлены как минимум тремя смысловыми составляющими: 1) у текста есть содержание, смысловой фон, который существовал уже к моменту создания произведения; 2) но обязательно есть и смысл, добавленный временем: возникшие за прошедшее время изменения в тех или иных явлениях действительности обязательно находят отражение в семантических наслоениях, следовательно – и в нашем восприятии текста; 3) но есть еще и индивидуально-авторская трактовка слова.

Например, когда Тютчев писал в 1961 г. (См. Примечания:531) строки: «Хоть я и свил гнездо в долине, Но чувствую порой и я, Как животворно на вершине Бежит воздушная струя»(223)[1] , уже существовало в русском языке устойчивое сочетание «свить гнездо» – «…устроить уютное жилище, завести семью» (Словарь…,1\320), но если вспомнить, что незадолго до этого, в 1958-60 гг., был написан роман И.С. Тургенева «Дворянское гнездо», то можно предположить, что здесь «гнездо» у Тютчева уже дополнено семантикой возникшего благодаря Тургеневу фразеологизма (См. Фразеологический словарь), он присутствует в строке как дополнительный текст, несет культурную память об этом фразеологизме, ср.: «ДВОРЯНСКОЕ ГНЕЗДО. Устар. О дворянской семье, усадьбе» (Русский фразеологический словарь, интернет-ресурс), а в тексте тютчевского перевода из Байрона сочетание «свил гнездо» (323) дополнено собственно авторским оттенком, ср.: «Ты был орел – и со скалы родимой, Где свил гнездо – и в нем, как в колыбели, тебя качали бури и метели» (там же). Здесь на первый план выходит не теплота и забота как свойства родного гнезда (несмотря на сравнение «как в колыбели»), не семантика, роднящая слово гнездо с представлением о безопасности, тут гнездо – прежде всего место, период жизни человека, когда в трудностях и опасностях («бури и метели») может выковываться мужество.

С учетом сказанного о культурной памяти особенный интерес представляет выявление оттенков поэтической мысли, заключенной в произведениях Ф.И. Тютчева, носящих предельно обобщенный, философский характер. Счастливо родившись в метафорической рубашке, каждое такое откровение поэта становится подчас достойным вступить в диалог с мыслью Ветхого и Нового заветов, именно так, кажется, – в стихотворении:

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется, -

И нам сочувствие дается,

Как нам дается благодать…

Стихотворение это, как представляется, – о Слове в смысле библейском, о связи которого с нами и благодатью (они даны ) сказано в Писании, недаром вспоминается: «В начале было Слово, и Слово было у Бога… И Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины…» (Евангелие от Иоанна, 1-2). Стихи рассчитаны на это наше знание, в них евангельский текст – как предтекст, как культурный слой.

Слово, которое было у Бога, было дано нам, и после того, как оно дано нам, оно – наше. Таким образом, приведенное стихотворение не столько о не данности предугадывания (а именно так часто трактуют строки), сколько об ответственности за будущее и перед Ним. Чтобы убедиться в правильности такой трактовки, важно обратить внимание: не дано - краткое страд. прич. прош. времени от глагола дать, употреблено здесь в третьем значении глагола дать: «3.Даровать что-л., наделить, наградить чем-либо» ( Словарь,1\365), у Тютчева нередко встречаются такие употребления данной формы: «Природа-мать ему дала Два мощных, два живых крыла» («С поляны коршун поднялся…»:107).

Обратим внимание на постпозицию в приведенном четверостишье слова наше: имея, конечно, и собственно стилистическую нагруженность, постпозиция местоимения призвана выделить второстепенность принадлежности, но первостепенность связи: слово – отзовется.

Тире между второй и третьей строками делит четверостишие на две противопоставленные части: противопоставлены они по нескольким параметрам: 1) наличием в первой отрицания, наличием утверждения – во второй; 2) различиями в семантике местоимения нам: в первых двух строках мы (нам, наше) – это каждый из смертных и все вместе, те, кому нечто не дано, не по силам, т.е. тут мы связано с общей концепцией человека; другое мы в 3 и 4 строках: здесь нам обозначает некую неопределенную группу лиц, объединенных на каком-то основании (см. Словарь,2\315) ( основанием выступает отнесенность к таким явлениям, как сочувствие и благодать); 3) противопоставлены первые две строки следующим и благодаря различиям значений в формах близких по смыслу глаголов: дано (краткое страд. прич. прош. времени от глагола соверш. вида дать ) – дается (3 лицо ед. числа наст. времени от глагола несоверш. вида даваться).

Актуальное членение в качестве ремы, ядра первого высказывания, недвусмысленно выделяет не дано, в третьей и четвертой строках логическое ударение на словах сочувствие и благодать, оба эти существительные , на первый взгляд, объединены глаголом дается. Но «данность» у них разноплановая. Объединяя слово, сочувствие, благодать, она противопоставляет их предугадыванию, что обосновывается морфологически (страдательное причастие в первом случае – возвратная форма глагола во втором) и синтаксически (большая степень абстрагированности, которую несет безличность конструкции, сопровождающей причастную форму, – противопоставлена конкретности второй).

Сочувствие и благодать, по сути, противопоставлены друг другу разными значениями двух этих глаголов дается, разными «культурными отложениями» в этих словах, которые были достаточно прозрачны для современников Тютчева, но не всегда понятны нам. Сочувствие и благодать принадлежат разным мирам: благодать – «миру горнему» (см. у В.И. Даля: «дары духа святаго; наитие свыше; помощь, ниспосланная свыше…», 1\92), сочувствие – здесь прежде всего «незримая духовная нравственная связь» (Даль, 4\285). Сближает понятия тот компонент значения глагола даваться, который можно определить как « безотчетное угадывание, знание» (Даль, 1\413).

Таким образом, главное отличие сочувствия, как оно представлено поэтом, – в его рукотворности (только сам человек может эту связь установить, добыть, слово дается здесь употреблено в том же смысле, как мы говорим дается или не дается математика, в доказательство можно указать на невозможность назвать сочувствие в одном перечислительном ряду с благодатью, их можно только сравнить (сочувствие…как…благодать).

Отмеченные различия поддерживаются также различиями, скрытыми в семантической структуре глагола. Если по отношению к сочувствию глагол дается означает потенциальную возможность, способность выполнить, осуществить что-либо, то благодать – то, что может прийти со стороны, чем можно наделить, наградить.

Таким образом, выделяется еще один план противопоставления: благодати, которая дана, противопоставлено предугадывание, которое не дано. Элемент значения наитие, предсказание воедино связывает в стихотворении три названных слова.

 Многослойность смысла, которая так свойственна произведениям Ф.И. Тютчева, характерна и для анализируемого стихотворения, один из важнейших слоев данного стихотворения попробуем выявить.

Слово, как будто говорит здесь поэт, несомненно, даровано Богом, дано нам, но, несмотря на предопределенность свыше, слово – наше, и связано с тем, как сочувствию и благодати мы служим всей своей жизнью. С другой стороны, сами эти сочувствие и благодать словом обусловлены. По мысли поэта, как она может быть прочитана, мы должны пройти намеченное в согласии с Божьим миром (вспомним другие строки: «И жизни Божеско-всемирной Хотя б на миг причастен будь»).

Хочется обратить внимание и еще на одно суждение, заключенное в подтексте: предугадывать, говорит нам Тютчев, не стоит еще и потому, что это – неуемная тяга в будущее от неумения жить в настоящем, быть счастливым в настоящем. Поэт как бы предупреждает: желая вечного (благодати), нельзя забывать жить на земле.

Широко используемые приемы концентрированного выражения смысла, так характерные для малых форм Ф.И. Тютчева, присутствуют в данном четверостишии как проявления каждого из языковых уровней: в особенностях звуковых чередований, аллитерации, подборе морфологических форм, синтаксисе, что нуждается в отдельном рассмотрении.

…Случилось так, как часто случается с настоящей поэзией: каждое поколение наполняет это четверостишие своим представлением о содержании, иногда толкуя сочетание «не дано предугадать» не как отрицание возможности, а как утверждение возможности вариантов. Например, известно, что в советское время студенты и правозащитники, диссиденты, каждый, кто оппонировал власти, часто ссылались на это стихотворение, видя в нем предсказание того, что их сопротивление принесет плоды. Мысль Тютчева вернее и глубже: «…Ибо у Бога не останется бессильным никакое слово…» (Евангелие от Луки, 37).

Примечания

1. Голованевский, А.Л. Поэтический словарь Ф.И. Тютчева: свыше 6000 слов и фразеологических словосочетаний / А.Л. Голованевский. – Брянск , 2009. – 962 с.
2. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка / В.И. Даль. – М., 1980 (литографированное издание). – 683 с.
3. Попова, Л.Г. Лингвокреативная деятельность и культурная память слов / Л.Г. Попова // Уральский филологический вестник. Язык. Система, Личность: Лингвистика креатива. – 2012. – №1. – С. 238-240.
4. Примечания – В кн.: «Ф.И. Тютчев. Стихотворения. Письма», С. 489-589.
5. Русский фразеологический словарь. – Режим доступа: URL: http://getword.ru/
6. Сабитова, З.К. Лингвокреативная энергия единиц языка и культуры / З.К. Сабитова. – Режим доступа: URL: http://www.proza.ru/2009/12/19/156.
7. Словарь русского языка в 4-х тт., под ред. А.П. Евгеньевой. – М., Изд-во «Русский язык», 1982.
8. Тютчев, Ф.И. Стихотворения. Письма / Ф.И. Тютчев. – М. : «Художественная литература»,1957. – 626 с.
9. Шмелева, Т. Культурная память слова / Т. Шмелева. – Режим доступа: URL: http://www.lan.krasu.ru/newspaper/archive/n01_99/slovo.html.