Утром на следующий день всё начинает ускоряться, время сходу включает вторую, а то и третью передачу. Вероятно — это закон жизни. Когда чего-то ждёшь с нетерпением, канун события всегда долгий, но когда событие это наступает, время ускоряется неимоверно…
— В прошлый мой приезд, — говорит Ирван за завтраком, — мне попалась книжка «Герой нашего времени» Лермонтова. Я её начал читать и не мог остановиться. Она поразила меня какой-то своей русскостью… но дочитать её мне не удалось, её у меня забрали.
— На каком языке была книжка, на русском? — интересуюсь я, — если да, мы купим тебе её без проблем.
— На русском, — подтверждает Эрван, — и я хочу знать, чем там всё закончилось.
— Мы её найдём сегодня, — говорю я, — я знаю приличный книжный магазин, до него максимум полчаса ходьбы, там мы и купим твою книжку. Погода сегодня как раз располагает к пешим прогулкам.
После завтрака, полежав немного для лучшего пищеварения на диване и послушав Джо Дассена из нового диска, в десять ноль-ноль мы выходим из дома.
Первую дамбу проходим быстро, на второй останавливаемся. Здесь смотровая площадка ещё шире, чем на первой. С неё открывается прекрасный вид на новый Кафедральный собор. Его семидесятиметровая с золотым куполом колокольня нависает над нами. Я видел, как огромным немецким краном устанавливали этот купол. Даже сделал несколько снимков. В своё время у меня работал такой же кран на Севере. С его помощью я смонтировал не один десяток газоперекачивающих агрегатов.
Мы проходим вторую дамбу и идём дальше к зданию областного цирка. Ирван удивляется его форме. Во Франции цирки строят по принципу «шапито», крыши у них в виде шатров. А над нашим цирком, хотя сам он круглый, купола нет. Здание его недавно отремонтировали и сделали в стиле модерн. Фасад его теперь отливает на солнце тёмно-коричневыми новыми стёклами.
— Там с правой стороны, — показываю я рукой, — ветеринарная клиника. В ней мы лечим своих котов… правда, теперь у нас остался всего один, — прибавляю я, — нашему Стёпе мы там делали последний укол, — горестно вздыхаю я.
В трёхэтажном здании слева от цирка, в бывшем «Доме быта» на втором этаже находится наш лучший книжный магазин. Когда-то Россия была самой читающей в мире страной. Теперь бы я этого не сказал. Мы заходим в помещение магазина, в нём прохладно, и кое-какой народ всё же имеется. Хотя, может быть, он тут просто прячется от уличного зноя.
Вчера перед сном я читал вслух Ирвану сказки Шарля Перро: «Золушку» (Сандрийон), «Кота в сапогах» (Лё ша боттэ) и «Красную Шапочку» (Лё пти шапрон руж). Читал на французском: с выражением, с интонацией. Ему понравилось, как я читаю. Правда он несколько раз поправлял меня, говоря, что французы читают более плавно и не с таким явным выражением (хотя меня в школе именно так учили), но в целом чтением моим он остался доволен. Более того, попросил меня приобрести ему такую же книжку для своих учеников.
В просторном помещении книжного магазина (мне за него не стыдно перед французом) я легко нахожу «Героя нашего времени» Лермонтова. Он тут в двух разных изданиях. Ирван выбирает то, в котором шрифт побольше и почётче. Он покупает также огромный, в сто тысяч слов, французско-русский словарь. Платит сам, задержав предварительно мою руку в моём кармане и не дав мне её вытащить. Потом, расплатившись, дарит мне этот словарь. Я тронут подарком. Мне теперь не отвертеться, заниматься французским языком придётся серьёзно…
Но вот все книжные дела улажены, книги нам упаковывает симпатичная продавщица в фирменный пакет, и мы, выйдя на улицу, продолжаем пешую прогулку. Спускаемся по гранитной «Потёмкинской» лестнице на набережную, Ирван при этом считает ступени, и у него получается сто сорок пять. Сколько ступеней на такой же лестнице в Одессе, я не знаю. Спустившись на набережную, по пешеходному переходу пересекаем дорогу и идём в сторону реки. На набережной у нас две достопримечательности: самый большой в Брянске фонтан и самый большой концертный зал «Дружба». Когда-то на месте этого зала находился главный православный собор нашего города, но его в начале шестидесятых снесли. Теперь вместо него здесь высится изделие советского зодчества начала семидесятых, не очень приглядное. Но фонтан ничего, красив, и вода в нём чистая. Но в нём денег на дне мало, потому что доступ сюда цыганам не запрещён.
В ней мы немножко освежаемся, ополоснув лица, и дальше по понтонному мосту переходим на другой берег Десны. Я объясняю Ирвану, что такое понтон, он никогда не видел таких сооружений. Ну а я — старший лейтенант инженерных войск, когда-то сам наводил эти мосты. Пусть это и давно было, и сам я теперь в запасе, но всё же русскими и французскими словами вперемешку, я объясняю французу, как он держится на воде.
На другом берегу полно рыбаков. От жары они все попрятались под развесистыми ветлами и не спеша коротают время. Я не думаю, чтобы у них что-то клевало. Но подходить к ним мы не решаемся, смотрим издалека. Не нужно пугать даже виртуальный клёв. Я знаю, рыбалка — очень интимное дело. Завтра мы сами будем ей заниматься весь день.
В три часа мы возвращаемся домой.
— После обеда никуда, — приказывает нам мать прямо с порога, — поешьте, потом лягте полежите. Находиться ещё успеете… — и так посмотрела на меня, что я стушевался...
Но мы выполняем только первую часть её приказания, в том смысле, что едим хорошо (хорошо — это по-русски много), а вторую — лишь частично. На диван мы укладываемся, конечно, и лежим на нём часа два, слушая французскую музыку, и, хотя певец Гару старается для нас, и его хрипловатый «Житан» (цыган) почти убаюкивает нас, но спать мы не собираемся, надо идти в парк.
— Выспимся на том свете, — говорю я, — а сейчас надо бодрствовать. Так что собираемся.
Мама моя всё прекрасно слышит, она вообще всё прекрасно слышит, когда это ей нужно… к тому же, она очень хорошо знает, что, во сколько бы мы ни вернулись домой, завтра я подниму Ирвана ни свет, ни заря. Рыбалка для меня — это святое…
Послушав ещё раз на дорожку мамины нотации, мы надеваем шорты с кроссовками... баскетками, как их называет француз, и выходим из дому.
Сегодня суббота, выходной, вечером в парке полно народу. На летней эстраде выступает ВИА семидесятых. Два мужичка, постарше нас, довольно мелодично выводят «В свой вагон вошла она…».
Следом за ними будут танцы, программу я знаю. Танцы для тех, кому за пятьдесят.
Удивительное это зрелище — танцы шестидесяти и семидесятилетних стариков под энергичную музыку…
Не хочется никого обижать, скоро сам стану таким, но картина эта не для слабонервных. Однажды по приглашению знакомой я участвовал в таком мероприятии. Оно мне здорово напомнило сцену из рассказа Гоголя «Страшная месть». Помните, как там у него: «пустилось приплясывать девяностолетнее и столетнее старьё».
Вспоминать молодость — это одно, а молодиться под старость — совсем другое.
Ходит тут у нас по Брянску одна блондинка лет семидесяти, весёлая такая. Одевается в лёгкую батиковую рубашку с расстёгнутым воротом и со спущенным плечиком, и юбка у неё всегда выше колен. Смотрит озорно, стараясь перехватить ваш взгляд да ещё подмигнуть. Но встречные прохожие почему-то взгляд свой отводят и норовят побыстрее ретироваться. Хорошо она нам с Ирваном по пути не попалась.
Есть у меня и парочка друзей, которые молодятся до сих пор. Да и сам я, чего греха таить, не миновал сей участи. Лет пять назад и я голодал по два раза в неделю, и на тренировки ходил почти каждый день, пока сэнсэй не заметил этого моего рвения и не запретил это делать. Как там, у Козьмы Пруткова:
«Упорство всё превозмогает… порой упорство превозмогает и рассудок…»
Сэнсэй понял, что делаю это я не для спортивных результатов, а совсем по другим причинам. Вместо похвалы он взял да и отстранил меня на время от занятий.
— Не надо делать культа даже из тренировок, — предупредил он меня, — особенно на старости лет, — и прибавил строго, — жизнь не обманешь, она всё расставит по своим местам…
Я потом, когда «выздоровел», только поблагодарил его за это…
Так что танцевать с Ирваном на летнюю эстраду мы не идём и приглашать на танцы молодух, которым за пятьдесят, не собираемся. Побродив по парку и послушав музыку, мы возвращаемся домой.
Дома он опять начинает звонить жене. Видать, насмотрелся на дам бальзаковского возраста. Недавно я узнал, что бальзаковский возраст — это всего лишь немного за тридцать. С такими бы мы потанцевали и даже с удовольствием…
На другом конце провода, во Франции, всё то же самое и всё по-прежнему, или, говоря словами Черномырдина:
«Как всегда».
— Может, матери лучше позвонишь? — советую я, — она передаст жене, что у тебя всё нормально.
— Наверное, ты прав, — пожимает плечами Ирван, — как это я не подумал об этом сразу…
Он пишет мне цифры телефона матери, я их диктую, и он набирает их на моём телефоне.
Слышится первый гудок, он тут же обрывается и за ним следует щелчок соединения.
Мама есть мама, французская она или русская. Она всегда на месте и всегда переживает за своего сына. Она любит его и волнуется за него, сколько бы ему ни было лет. И даже, если он уже стал дедом, это не играет роли. Для наших мам, мы дети до конца их дней.
Ирван что-то говорит ей быстро-быстро, я толком не понимаю.
«Аллёр да аллёр», — но знакомые слова всё же попадаются.
Я слышу слово Брянск, и потом уточнение по буквам: «б», «эр», «и», «а», «эн», «эс»...
— «Эс», как «эс», — уточняет он, — и ещё «ка».
Я знаю, во французском языке имеются две буквы «эс», одна, как наша «эс», и другая «эs», как доллар. Наша читается, как «сэ», а их как «эс».
Потом я слышу ещё: «ля пляс дё Партизан» (площадь Партизан) и «Ля герр льван диси» (война далеко отсюда). Ирван успокаивает свою маму.
Поговорив минут пять, он, радостный, отдаёт мне трубку обратно.
— Что, хвастался? — уточняю я, — говорил, что хорошо устроился?
— Есть маленько, — смеётся француз, — это я маме рассказывал, где и у кого живу. Она в Гугле найдёт ваш Брянск и площадь Партизан тоже. Хотя ей уже 75 стукнуло, она у меня продвинутая старушка. Машину водит и по магазинам сама бегает...
Я её насчёт войны успокаивал, — прибавляет он, — сказал, что война далеко отсюда. А то наша пресса по-иному всё трактует.
— Когда вернёшься, расскажи им, что видел на самом деле, — уже в который раз повторяю я, — не постесняйся…
— Обязательно, — улыбается француз.
Но вот и ещё один день заканчивается. Пора ложиться спать.
— У меня сегодня настроение хорошее, — говорит Ирван, — долго теперь не усну.
— А тебе что, на работу завтра? Лежи себе и в потолок смотри, — говорю я, — только не забывай, с утра на рыбалку, и подниму тебя я рано.
— Завтра я поймаю самую крупную рыбу, — смеётся француз.
— Посмотрим, кто это сделает, — говорю я и иду заводить будильник на шесть ноль-ноль. Я это делаю для перестраховки. На рыбалку я встаю всегда по внутреннему звонку. Он во мне звенит всегда минут на десять раньше, чем настоящий будильник. Это повелось с детства. Уже тогда я был заядлым рыболовом…