Эта черная весть ворвалась 6 июля под вечер в семью Кузериных, как страшный смерч, лишивший сил и разума, понимания случившегося. Краткая телеграмма скупо и безжалостно, не оставляя надежды, сообщала, что Николай Кузерин погиб при исполнении служебных обязанностей в республике Чечня 4 июля 1995 года.

Татьяна Михайловна не могла поверить в это, ведь писал Николай, что все хорошо. Была у него на принятии присяги в Новороссийске, радовался, что удачно попал служить: море, виноград, тепло. И хоть не мечтал, как многие, о десанте, но попал именно в парашютно-десантные войска, в инженерно-саперный взвод. Было это в июне прошлого года и никто не знал тогда, что вскоре станет их часть боевой, что партия за партией молодые, только начинающие жить мальчишки, по-детски радующиеся солнцу и морю, которое многие до этого никогда не видели, пойдут под пули и снаряды, сжимая в руках настоящее боевое оружие, изрыгающее смертоносный огонь, и такой же огонь будет бить в их сторону.

В свои 19 лет от роду Николай ничего еще не успел свершить. Даже девушки любимой не было. До армии их ребячья компания вечерами собиралась около их дома № 17 по улице Жукова на малой Масловке, где он в основном и жил у бабушки. Слушали музыку, играли в шахматы, домино. А еще он увлекался рыбалкой. Счастлив был, когда удавалось прийти домой с уловом, но и не расстраивался, если не везло. Главным был сам процесс. И мать ему помогала в этом увлечении — покупала путевки на озера.

Окончив 9 классов в Первомайской школе, решил стать самостоятельным, пошел на завод «Электродеталь» учеником фрезеровщика. И хоть рос с семи лет без отца, когда родители развелись, но не избаловался, был добрым и доверчивым, уважительным и очень улыбчивым парнем. И к делу относился всегда серьезно. И дома, и у деда с бабушкой был первым помощником.

Получив в детстве травму позвоночника, вообще мог не ходить в армию, врачи давали освобождение. Однако он сам настоял, убеждая мать: «Ничего страшного, пойду вместе со всеми ребятами, отслужу, как положено».

Из армии, чтобы домашние не волновались, старался писать почаще. В месяц два письма обязательно получала от него Татьяна Михайловна. И все просил, чтобы дала его адрес всем ребятам и родственникам, чтоб писали, и сам не ленился отправлять конверты. И в каждом письме успокаивал мать, чтобы не волновалась, собирался в отпуск и каждое письмо подписывал «Твой сын Николай».

Ее успокаивал, а отцу в Орел в мае написал более откровенно, что им предложили добровольно идти в Чечню, весь взвод отказался. Но им сказали: «Ничего — до года не пойдете, а после года службы пойдете по приказу». Так и случилось, 1 июня исполнился год, а 3 числа уже был в Грозном, сообщив новый адрес: Москва — 400. Всего месяц и день для него длилась эта война, сумевшая за столь краткий миг забрать жизнь.

Телеграмму привез в дом райвоенком Г. В. Калашников 6 числа, а материнское сердце уже чувствовало беду. В ночь с З на 4 июля она проснулась с ужасом в душе и мокрой от слез подушкой. Приснилось, что ей сообщают: «Крепитесь, ваш сын ранен, идет операция. Выживет— значит выживет, нет— значит нет. Очнулась — 4 часа утра. И не в это ли время Николай, раненый в живот пулей, попавшей под бронежилет, лежал на поле боя, истекая кровью, и как все дети слал свои мольбы о помощи любимой мамочке. И долетели от Чечни до Карачева биотоки, телепатические импульсы или что-то ещё сверхъестественное. Иначе чем объяснить такое совпадение?

Бесхозна эта бессмысленная война. И кроме боли потери, принесла она еще и невыносимую боль ожидания. Лишь 13 числа приземлился в Орле АН-12 —самолет военно-транспортной авиации, заполненный деревянными ящиками — «Грузом-200», летящий по маршруту аж до Новосибирска, оставляя за собой по всей России траурный шлейф. И все эти долгие дни не могли Кузерины добиться никакой информации о том, где тело сына и когда его привезут. Пока Татьяна Михайловна, закаменевшая от горя, выплакавшая все слезы, не отправилась сама в Брянск в организацию, где хорошо понимают таких как она — в комитет солдатских матерей. Оттуда звонили и в часть, и в Ростов, где находится «Чеченский морг», пока наконец не отыскали в списках нужную фамилию.

Живыми посланниками из «горячей» точки прибыли проводить сослуживца в последний путь лейтенант Зоренков и два бойца. И хоть тяжела и горька эта миссия для них, но это небольшой шанс подальше уехать от ужаса войны, сквозь который они тоже прошли. И лейтенант, лишь в прошлом году окончивший училище и уже полгода отвоевавший, и двое ребят, рослых, крепких, плакавших, стоя у гроба в почетном карауле, повидали уже немало смертей, горя и страданий. И как черная метка войны смотрится на их форме нашивка с группой и резусом крови и спрятанный под тельняшкой медальон с данными о себе, чтобы в случае чего опознать, кто это.

И хоть неразговорчивы были эти не по годам хмурые ребята, но одно они высказали точно — война эта надолго. И сейчас, когда идут мирные переговоры, когда «прекращен» огонь, как сообщают официальные источники, война как шла, так и идет, с той лишь разницей, что гибнет в ней еще больше наших парней из-за того, что приходится только отстреливаться от боевиков Дудаева, а самим не предпринимать тактических действий. Фактически быть пушечным мясом.

...Много людей пришло проводить в последний путь Николая Кузерина. В наш район приходил подобный груз из Афганистана и вот новая скорбь и боль не только для семьи, близких, друзей, но и для совершенно незнакомых людей, провожающих со слезами на глазах траурную процессию на всем протяжении пути до кладбища.

Разум никак не может мириться с этой войной, развязанной неизвестно для чего. И как бы мысли, слова и боль всех матерей высказала на траурном митинге представитель Брянского комитета солдатских матерей Л. К. Колмагорова: «Преступление, — что в этой абсолютно не нужной войне, гибнут молодые парни—будущее нации».

...Была православная панихида, траурный митинг со многими выступающими, оружейный салют, шел у гроба солдата офицерский караул, было много цветов и слез... И подумалось, хоть и не оставили в беде ни военкомат, ни районная администрация, оказав помощь семье, получат родители и страховку за убиенного сына, но разве может государство всем этим компенсировать потерю, подорванное сердце матери, которой даже не довелось в последний разок взглянуть в лицо сына, потому что время и жара сделали свое дело, и гроб не вскрывали. Нет и уверенности в том, что такая же траурная процессия не пройдет по улицам города или села еще раз, потому что немало карачевских парней остаются в этой «горячей» точке.

И как мольба о каре прозвучал вдруг сквозь горькие рыдания крик пожилой женщины, проходившей мимо кладбища, до сих пор стоящий в ушах: «Убийцы! Будьте вы прокляты!» и не понятно, то ли обращен он был к тем, чьи пули разят наших парней, то ли к тем, кто развязал эту кровавую бойню...

Никитина, С. «Груз-200». Чечня – Карачев // Заря. – 1995. - №58 (19 июля).