9 ноября 1885 года, т.е. ровно 135 лет назад родился самый непредсказуемый, самый нестандартный поэт земли русской Велимир Хлебников.
А потому, друзья – книголюбы, сегодня начнём своё повествование с необычной стихотворной «зауми»:
Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
«Пинь, пинь, пинь!» – тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво!
О, озари!
Если наш предыдущий юбиляр И. Бунин был продолжателем классических традиций в поэзии, то нынешний – главный авангардист и реформатор стиха! Как обычно, я буду иногда обозначать его сокращенно – В.Х.
Каких только званий не давали известным поэтам в начале 20 века: «Королями поэтов» были Константин Бальмонт и Игорь Северянин, «Маяком поэзии» – В. Маяковский, а вот «Председателем земного шара» был только он один – Велимир Хлебников – поэт, прозаик, основоположник русского футуризма и крупнейший деятель отечественного авангардизма. По мнению Романа Якобсона – одного из крупнейших российских и американских литературоведов и лингвистов 20 столетия, Хлебников «был наибольшим мировым поэтом XX века».
Из воспоминаний того же Р. Якобсона: «Никогда не забуду, как во время работы над хлебниковскими поэмами на столе лежал открытый лист рукописи с отрывком «Из улицы улья / Пуля как пчелы. / Шатаются стулья...». Володя (Маяковский) это прочел и сказал: «Вот если бы я умел писать, как Велимир!...»
ДА! Велимир Хлебников – это, пожалуй, самый необычный поэт, каких я знаю в отечественной поэзии 20 века! И как его только не называли – безумный, не от мира сего, юродивый будетлянин:
Усадьба ночью, чингисхань!
Шумите, синие березы.
Заря ночная, заратустрь!
А небо синее, моцарть!
И, сумрак облака, будь Гойя!
Ты ночью, облако, роопсь!
Но смерч улыбок пролетел лишь,
Когтями криков хохоча,
Тогда я видел палача
И озирал ночную, смел, тишь.
Неопытный читатель, ты, наверное, сломаешь голову, размышляя, что же значит каждая из этих строк. Да, это совсем не такие стихи, как, допустим, есенинская «Белая берёза под моим окном…». Здесь нужно включить всё своё поэтическое чутьё и интуицию, дабы разобраться, что тут к чему…
И всё же ведь недаром другие поэты избрали его «Председателем Земного шара», а, значит, было за что…. Вот, например, как отзывался о В.Х. сам Владимир Маяковский: «…это Колумб новых поэтических материков, ныне заселенных и возделываемых нами. Хлебников – не поэт для потребителей… Хлебников создал целую периодическую систему слова… Он – мастер стиха…. Во всех вещах Хлебникова бросается в глаза его небывалое мастерство».
… Нет, наверное, никогда не повторится такого необычного взвихренного времени в литературе, где в начале 20 века смешались все стили и направления: декаденты и символисты, футуристы и акмеисты, имажинисты, авангардисты и прочие «исты»… А уникальность Хлебникова в том, что он прошёл, по сути, через все вот эти течения и остался самим собой - единственным и неповторимым в своём роде. Именно он стал основателем общества «будетлян» (иностранное выражение «футуризм» он заменил придуманным им словом, производным от «будет).
Хлебникова лучше всего определяют его собственные слова:
Сегодня снова я пойду
Туда – на жизнь, на торг, на рынок,
И войско песен поведу
С прибоем рынка в поединок.
В 1910 году Хлебников написал самое знаменитое стихотворение русского футуризма «Заклятие смехом»:
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных - смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево!
Усмей, осмей, смешики, смешики!
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
… А вы смогли бы выжать из корня «смех» столько разнообразных слов?!
Действительно, основная черта стихов Велимира Хлебникова – ни с чем не сравнимое особенное своеобразие. Оно выражается в необычной лексике (ему приписывается изобретение большого количества неологизмов, так, например, именно он придумал слово «лётчик» – как замену иностранному «пилот»), намеренном нарушении синтаксических норм написания, активном использовании таких приемов, как олицетворение и активное использование синонимов и однотипных слов.
Большую часть стихотворений Велимира Хлебникова занимают космологические мотивы. Поэт пытался донести, что во Вселенной правят единые законы и правила, которые невозможно изменить. Кроме того, прослеживается мифологическая тематика, что делает его творчество необычным:
Я всматриваюсь в вас, о, числа,
И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах,
Рукой опирающимися на вырванные дубы.
Вы даруете единство между змееобразным движением
Хребта вселенной и пляской коромысла,
Вы позволяете понимать века, как быстрого хохота зубы.
Мои сейчас вещеобразно разверзлися зеницы
Узнать, что будет Я, когда делимое его – единица.
А как необыкновенно, истинно по-хлебниковски, сказано им о свободе, о революции:
Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы с нею в ногу шагая
Беседуем с небом на ты.
Пусть девы споют у оконца
Меж песен о древнем походе,
О верноподанном Солнца
Самосвободном народе.
В.Х. был автором огромного числа необычных сравнений и метафор, таких ярких, таких сильных:
Слоны бились бивнями так,
Что казались белым камнем
Под рукой художника.
Олени заплетались рогами так,
Что казалось, их соединял старинный брак
С взаимными увлечениями и взаимной неверностью.
Реки вливались в море так,
Что казалось: рука одного душит шею другого.
Поэты той поры обогащали своими мыслями, своим поэтическим видением бренного мира один другого, учились и дополняли друг друга. И разве не слышатся в следующих хлебниковских строках о голоде в Поволжье грозные ноты стихотворения Маяковского «Вам»:
Вы, поставившие ваше брюхо на пару толстых свай,
Вышедшие, шатаясь, из столовой советской,
Знаете ли, что целый великий край,
Может быть, станет мертвецкой?
Я знаю, кожа ушей ваших, точно у буйволов мощных, туга,
И ее можно лишь палкой растрогать.
Но неужели от «Голодной недели» вы ударитесь рысаками в бега,
Когда над целой страной
Повис смерти коготь?
Это будут трупы, трупы и трупики
Смотреть на звездное небо,
А вы пойдете и купите
На вечер – кусище белого хлеба.
Вы думаете, что голод — докучливая муха,
И ее можно легко отогнать,
Но знайте – на Волге засуха:
Единственный повод, чтобы не взять, а – дать.
Несите большие караваи
На сборы «Голодной недели».
Ломоть еды отдавая,
Спасайте тех, кто поседели!
Волга всегда была вашей кормилицей,
Теперь она в полугробу.
Что бедствие грозно и может усилиться –
Кричите, кричите, к устам взяв трубу!
Нет, конечно, у него не было такого большого количества революционных, призывных, политических строк, как у того же В. Маяковского, но у него было своё восприятие современных ему событий, и как же актуально и сегодня звучат эти его стихи:
Мне гораздо приятнее
Смотреть на звезды,
Чем подписывать смертный приговор.
Мне гораздо приятнее
Слушать голоса цветов,
Шепчущих «это он!»,
Когда я прохожу по саду,
Чем видеть ружья,
Убивающих тех, кто хочет
Меня убить.
Вот почему я никогда,
Никогда
Не буду правителем!
…Велимир Хлебников никогда не был женат, он так и не устроил свою личную жизнь, несмотря на многочисленные влюбленности. Поэт безответно любил Анну Ахматову, а она видела в нем лишь «безумного, но изумительного» поэта. Он написал немного стихов о любви – «Тело кружева изнанка…», «Люди, когда они любят», «Опыт жеманного».
Бездомный, нищий и неустроенный Хлебников так и не нашел женщину, которая смогла бы его искренне полюбить. У него было много поклонниц, они видели в нем исключительно чудака и гения, но ни одна из них не связала с ним свою судьбу.
Зато только он мог сказать так необычно он о любви:
Сегодня строгою боярыней Бориса Годунова
Явились вы, как лебедь в озере.
Я не ожидал от вас иного
И не сумел прочесть письмо зари.
А помните? Туземною богиней
Смотрели вы умно и горячо,
И косы падали вечерней голубиней
На ваше смуглое плечо.
Ведь это вы скрывались в ниве
Играть русалкою на гуслях кос.
Ведь это вы, чтоб сделаться красивей,
Блестели медом – радость ос.
У В.Х. мы встретим много стихов о России, о её просторах и мощи, о Волге и о Сибири, о калмыцких степях и о Чёрном море. Ну, кто ещё, кроме него, мог сочинить именно так:
Далёко в пропасти шумит река,
К ней бело-красные просыпались мела,
Я думал о природе, что дика
И страшной прелестью мила.
Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степей
Похожа на один божественно звучащий стих,
И в это время воздух освободился от цепей
И смолк, погас и стих.
Да, конечно. В.Х. был – не от мира сего!.. Ему были абсолютны безразличны проблемы быта и роскоши в повседневной жизни! Об этом в кругу его друзей ходили сотни воспоминаний, о некоторых из них я упомяну ниже, но сначала напомню хлебниковские строки, которые, пожалуй, очень много объясняют об этих его странностях:
Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И капля молока.
Да это небо,
Да эти облака!
А теперь несколько цитат из воспоминаний его современников:
«Хлебников продолжает чудить. Он уже тогда носил рукописи в наволочке. Рукописи его имели вид разрозненных листков. Вынимая их из наволочки, Хлебников читал стихи в совершенно случайных сочетаниях.
Оказавшись в чужом доме и взяв книгу из чужой библиотеки, он вырывал каждую прочитанную страницу и выбрасывал ее. «Раз я ее прочел, мне она больше не нужна», – констатировал он на изумленный вопрос очевидицы его «чтения». Позже он начал применять для письма перо орла, затем иголку дикобраза и ветку вербы.
Умывание Хлебникова надо было бы демонстрировать в школах детям, чтоб те знали, как не надо умываться. Он наливал с большой опаской на совершенно выпрямленные ладони воду и мог часами наблюдать, как вода стекает обратно. Что он решал в эти минуты – неизвестно. Наконец он решительно черпал воду, подносил её к лицу и в последний момент разжимал руки, так что вода выливалась обратно, не коснувшись лица. Хлебников долго тёр полотенцем, а если его не было, то чем попало, сухое лицо. Иногда он даже причесывался; его лицо выражало при этом неописуемое страданье и удивление». Это отрывки из воспоминаний Вади́ма Шершене́вича – поэта-имажиниста.
И правда, какое тут умывание, какой покой, когда на него снова и снова набегают неведомые строчки, только и успевай их записывать:
Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй – пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.
А вот что осталось в памяти знаменитой Лилии Брик: «У Хлебникова никогда не было ни копейки, одна смена белья, брюки рваные, вместо подушки наволочка, набитая рукописями. Когда уезжал в другой город, наволочку оставлял, где попало. Д. Бурлюк ходил за ним и подбирал, но большинство рукописей все-таки пропало. Читать свои вещи он совсем не мог, ему становилось нестерпимо скучно, он замолкал на полуслове, говоря „и так далее“. Я никогда не слышала от него ни одного пустого слова, он никогда не врал и не кривлялся, и я была убеждена в его гениальности. Пришёл он к нам как-то зимой в летнем пальто, синий от холода. Я тут же повела его покупать шубу. Он долго примерял, выбрал фасонистую, на вате. Я дала ему три рубля на шапку и пошла по своим делам. Вместо шапки он купил, конечно, цветных бумажных салфеток (очень уж понравились) и принёс мне в подарок».
У В.Х. никогда не было своего жилья, он вечно скитается по друзьям, знакомым, захудалым гостиницам. Странности сыпались из него: то во время обеда он пытается откусить от коробки спичек вместо хлеба (задумавшись над новым словом!), то заходит в чужую квартиру «пожить», то придя в гости, два часа сидел молча, не реагируя на обращения окружающих. О нем забывали и уходили, запирая его на ключ, а вернувшись поздно ночью, обнаруживали его сидящим в том же углу.
При этом он все время размышляет над вопросами, имеющими «мировое» значение, например, над изобретением некоего «мирового» языка.
Хлебников, не смотря на все его многочисленные знакомства и связи, был человек нелюдимый. Он мог пропадать на месяц или два, а потом внезапно появиться на пороге весь в рваной одежде и мокрый с головы до ног. Он бродяжничал. Но бродяжничал масштабно – по всей России. Передвигался, как только мог, и пешком, и на товарных поездах. Иногда терял всё, что написал и вновь начинал создавать. Друзья-футуристы переписывали его тексты, чтобы уж если и потеряет, то хотя бы копии останутся.
Хлебников забывал о еде, забывал о холоде, о минимальных удобствах для себя в виде перчаток, галош, устройства своего быта, заработка и удовольствий. Ему некогда было об этом задумываться. Все свое время он заполнял обдумыванием, планами, изобретениями.
Купив новую рубашку (старая полгода не стиралась и пронашивалась до дыр), он выбрасывает старую за окно.
Пропустив все трамваи, он отправляется домой пешком за 15 верст.
Во время российских революций и начавшейся гражданской войны он объехал полстраны, так, без всякой причины. «У гения своя дорога» – гордо заявляет он заботящимся о нем людям и с котомкой отправляется путешествовать.
Вот во времена своих бесконечных скитаний он создаёт и такие удивительные строки:
Так скучны и серы
Обои из человеческой жизни!
Окон прозрачное «нет»!
Я уж стер свое синее зарево, точек узоры,
Мою голубую бурю крыла – первую свежесть.
Пыльца снята, крылья увяли и стали прозрачны и жестки.
Бьюсь я устало в окно человека.
Особую ценность о В.Х. представляет, конечно, мнение его товарища, другого гения той эпохи – Владимира Маяковского, который, в частности, вспоминал:
«Я знаю Хлебникова двенадцать лет. Он часто приезжал в Москву, и тогда, кроме последних дней, мы виделись с ним ежедневно. Меня поражала работа Хлебникова. Его пустая комната всегда была завалена тетрадями, листами и клочками, исписанными его мельчайшим почерком. Если случайность не подворачивала к этому времени издание какого-нибудь сборника и если кто-нибудь не вытягивал из вороха печатаемый листок – при поездках рукописями набивалась наволочка, на подушке спал путешествующий Хлебников, а потом терял подушку… У Хлебникова, редко имевшего даже собственные штаны, бессеребренничество принимало характер настоящего подвижничества, мученичества за поэтическую идею»!
А теперь, внимание: вот что Маяковский чётко говорит о значении хлебниковского творчества:
«Во имя сохранения правильной литературной перспективы считаю долгом черным по белому напечатать от своего имени и, не сомневаюсь, от имени моих друзей, поэтов Асеева, Бурлюка, Крученых, Каменского, Пастернака, что считали его и считаем одним из наших поэтических учителей и великолепнейшим и честнейшим рыцарем в нашей поэтической борьбе».
Осенью 1921 года Велимир издает работу под названием «Радио будущего», в которой есть предсказание появления Интернета. Он угадал даже определение «паутина». Он видел Интернет летающей в воздухе паутиной нитей и молний, гаснущих и вновь зажигающихся, переносящихся между разными зданиями и в любую точку земного шара.
Хлебникову не получилось выйти из времени, оно постоянно нагоняло его, накрывало гребнями своих волн, но он многое увидел, когда ему удавалось всплыть на поверхность. Он предсказал архитектуру будущего, изобрел новый язык, увидел физику в словах и поэзию в числах.
Этот человек всегда принадлежал будущему. Сам себя он так и называл будетлянином, что практически означает то же самое, что и более известный термин – футурист, но звучит совершенно иначе. Роднее.
В.Х. не дожил даже до 37 лет. Коротко расскажу о последнем периоде его жизни. Начинались двадцатые годы 20 века. Некоторое время Хлебников живет в «коммуне» поэтов, встречается с Есениным и Мариенгофом, потом опять уезжает: Баку, Железноводск, Пятигорск, Москва. Непонятная цель, немыслимая жизнь!
Его все больше тяготит забота близких людей, а в конце 1921 года возникает непонятная лихорадка, которая держится у него около шести месяцев.
Вот таким, больным и слабым, выехал он из Москвы в Новгородскую область вместе с художником П. Митуричем.
...В знаменитом романе «Алмазный мой венец» В. Катаев так описывает смерть поэта, который в книге так и назван «будетлянином»: «Потом уже стало известно, что оба они (Хлебников и его спутник П. Митурич) пешком брели по дорогам родной, милой их сердцу русской земли, по ее городам и весям, ночевали, где Бог послал, иногда под скупыми северными созвездиями, питались подаянием. Сперва простудился и заболел воспалением легких художник. Он очень боялся умереть без покаяния. Будетлянин его утешал: «Не бойся умереть среди родных просторов. Тебя отпоют ветра». Художник выздоровел, но умер сам будетлянин, председатель земного шара. И его «отпели ветра»…
По словам того же крупнейшего российского и американского литературоведа и лингвиста 20 столетия Романа Якобсона: «Думаю, что Хлебникова еще по-настоящему не приняли – его еще откроют...».
И вот я, прочитавший сотни и сотни хлебниковских строк, думаю, что все эти его слова: Бобэоби, Вээоми, Пиээо, Гзи-гзи-гзэо, все его усмеяльные смехачи, зинзиверы и лебедиво, все «когтями криков хохоча!» – это и есть наш словарь будущего вместо так опостылевших канцеляризмов: во избежание, в соответствии, вышеуказанный и нижеперечисленный…
Так что все открытия хлебниковской поэзии ещё только впереди!
Ему я посвящаю и свои строки:
Он прилетел из будущего к нам –
С инопланетной кручи
Был пуст всегда его карман,
Но в голове был миллион созвучий!
Он вынимал их из подлобья:
Дзигирь, Вээоми, Бобэоби.
Слова пускал он в белый танец –
Всея родной земли скиталец.
Кого любил, ты, – унесла заря,
Кем дорожил – теперь – зола..
И шёлк – колюч, и костяна – трава.
Слова… Слова… Слова… Слова… Слова…
….Непризнанный и неприкаянный
Волшебник рифм и слов отчаянный,
Стихи носивший в наволочке,
Писавший их на лавочке
Вселенной.
И подпись ставивший
На небе, солнце, травах:
«Я – Будетлянин!
Председатель я всея Земного шара»….
И в заключении, предлагаю вам послушать знаменитую запись песни на стихи Велимира Хлебникова в исполнении некогда очень популярного певца Альберта Асадуллина:
Когда умирают кони – дышат,
Когда умирают травы – сохнут,
Когда умирают солнца – они гаснут,
Когда умирают люди – поют песни.