Все дело в том, что у него, как и у Петра Проскурина, нет родового имения, они не графы.

Н.М. Грибачев родился 19 декабря 1910 года в селе Лопушь Выгоничского района Брянской области. До шестнадцати лет, вспоминает писатель, учился в школе и «трудился в поле, как все в де­ревне». Потом крестьянская школа, Брасовский гидромелиоративный техникум. Пролете­ли студенческие годы, и молодого гидротехника направили в Карелию.

Работал прорабом в мелиоративно-изыскательских и строительных партиях, занимался осушением болот.

Но вскоре Николай Матвеевич переходит на профессиональную журналистскую работу...

Трудную зиму 1939 — 1940 года провел на финском фронте. Но еще более сложные испытания выпали на его долю, когда разразилась Великая Отечественная война. С самого ее начала он на передовой. Командовал взводом, а с 1942 года — саперным батальоном...

1943 год стал переломным во фронтовой биографии инженера Грибачева. Его назначили специальным корреспондентом газеты «Боевой товарищ».

В стихотворении, озаглавленном «Иду» (1943), поэт проникновенно и взволнованно говорит о нашей Советской Родине:

Я твой солдат, твоих приказов жду, Веди меня, Советская Россия, На труд, на смерть, На подвиг — я иду!

Фронтовые дороги привели Грибачева во многие страны Европы, а затем и на другие континенты. Где бы ни находился Николай Матвеевич, он всегда помнил и видел родную Брянщину, красавицу Десну, места, где прошло детство. Не удивительно, что после войны в первый же отпуск он поехал в Лопушь. Поэт увидел там:

...Большого подворья останки: Кирпич, головешки, зола... Два года в походной землянке Семья по-солдатски жила.

«Но я видел и другое, — говорит Грибачев, — веру в свои силы, самоотверженный труд, твердое убеждение, что общими усилиями будет не только восстановлено довоенное, но что жизнь станет еще краше, богаче и культурнее... И мне захотелось написать об этом, о моих замечательных земляках, о нашем милом крае...».

Таким произведением явилась поэма «Колхоз «Большевик», опубликованная в 1947 году. Она широко прославила имя Николая Грибачева. Самый заветный уголок земли — Лопушь и окрестные селения воодушевили Николая Грибачева на создание другой замечательной поэмы — «Весна в «Победе». За эти две поэмы Николай Матвеевич был удостоен звания лауреата Государственной премии.

В одном из стихотворений поэт писал:

Когда мне очень трудно станет — Не к пользе есть, не в пору спать, — Меня неудержимо тянет К лесам, к полям родным, опять...

Думы о Родине — постоянный спутник Н. Грибачева в его путешествиях. Где бы он ни был, на какие бы меридианы его ни забрасывала судьба, всюду и всегда он помнит о своей Родине, о том, что он гражданин Советского Союза.

В творчестве Николая Матвеевича Грибачева, поэта и прозаика, публицистика занимает значительное место. Он выступает как публицист в ведущих советских газетах — «Правде», «Известиях», «Литературной газете», по телевидению и радиовещанию.

С 1950 года Николай Матвеевич — главный редактор журнала «Советский Союз». Он побывал почти во всех краях нашей страны почти во всех наших республиках. А с 1949 года начались его зарубежные путешествия. По словам писателя, он девять раз пересекал Атлантический океан, один раз — Тихий, шесть раз — экватор.

Большое значение писатель придавал воспитанию советской молодежи. Многие его стихи и поэмы звучат как прямое обращение к молодежи. Заботой о воспитании подрастающего поколения проникнуты и произведения, адресованные самым маленьким гражданам нашей страны. А кто не помнит журнал «Миша»! У меня и дети с ним выросли, а сейчас я выписываю два экземпляра для внуков, хотя это уже не тот «Миша». А ведь он издавался не только в нашей стране, но и во многих странах мира. Разнообразна и многокрасочна писательская палитра Н.М. Грибачева...

Николай Матвеевич любил Брянщину, ее людей. Как депутат Верховного Совета РСФСР по Навлинскому избирательному округу, всегда с желанием встречался с учащимися Брасовского сельскохозяйственного техникума, с односельчанами. Он многое сделал через партийные, советские органы по строительству в Лопуши средней школы.

Дома культуры и особенно газификации. По его личной просьбе, чтобы затопить газовую котельную к началу зимы, я вместе со специалистами по два раза в неделю проводил планерки... Все закончили в срок...

Говоря о Николае Матвеевиче Грибачеве, наверное, будет правильно вначале рассказать о его учителе, замечательном человеке, патриоте Брянщины, которой он посвятил всю свою жизнь, — Герое Социалистического Труда Петре Дмитриевиче Рылько. Он был первым учителем Грибачева, и впоследствии его ученик также будет удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда. Такова была наша советская действительность, которую отдельные «деятели» пытаются представить коммунистическим кошмаром, все делают, чтобы не знали потомки правды.

Когда мы говорили с Володей Васенковым о моей книге «Как это было», то в проекте были большие литературные зарисовки Давида Абрамовича Драгунского, с которым мы много раз встречались, удивительные фотографии, в том числе на лавочке возле его дома, в селе Святск, но, увы, нет Володи, нет и этих удивительных фотографий... Готовился большой материал о Николае Матвеевиче Грибачеве и его настоящем друге, заботливом товарище, большом организаторе сельскохозяйственного производства — директоре совхоза «Северный» Пыщеве Николае Петровиче, который многое делал для его матери и сестры. Но так очередь до него и не дошла.

...Обширный материал с многими фотографиями готовился о Петре Дмитриевиче Рылько, но о моей книге только говорили, а к изданию готовился сборник документально-художественных произведений о людях Брянщины, наших современниках, которые составляют славу и гордость ее, «В стороне деснянской», где Владимир и поместил материал под заголовком «Движение к радости» — о П.Д.Рылько и Н.М. Грибачеве. Владимир открыто, правдиво пишет о высокой ответственности каждого, честности, справедливости, о том, что жизненный путь таких людей, как Петр Дмитриевич, чист и светел, как звездный путь, с той лишь разни­цей, что виден постоянно — и ночью, и днем... И как это должно больно ударить по тем, кто подхалимничает, поддакивает, приспосабливается к иногда непродуманным и даже ненужным решениям. Я предлагаю полностью очерк читателям.

В Кокино лучше всего приезжать летом. В старых аллеях под высокими липами стоит пробиваемый солнцем пятнистый полумрак. Когда липы зацветут, загудят пчелами, этот теплый мир станет настолько густо-ароматным, что его, кажется, можно резать на кусочки и предлагать как мороженое.

То ярко-желтые, то алые, то черные (!) тюльпаны. Великолепие многосортных роз. Цветы — всюду.

А еще много елей. Голубых. И наших, обыкновенных. Лесных красавиц. В раннем «детстве» их выбрали где-нибудь в округе и бережно пересадили сюда. И только одна ель — огромная, в солидном возрасте.

— Когда же ее посадили?

— Вместе со всеми, — отвечает Петр Дмитриевич Рылько.

Много-много лет — целых сорок! — он был здесь директором ордена Трудового Красного Знамени совхоза-техникума, проректором Брянского сельскохозяйственного института, базой для которого и стал техникум.

Тогда было лето. И казалось, пересаживать такую большую ель — дело совсем никчемное. В конце концов лучше подождать до осени и сделать, «как все люди».

— Приживется! — убеждал Петр Дмитриевич. — Вот увидите. Какая радость всем будет!..

Ель обкопали по широкому кругу, толстой проволокой подрезали земляную глыбу — под корнями, подвели под них металлический поддон. На нем ель, каждый оголенный коре­шок которой был «забинтован» его родной землей, и совершила свое путешествие. На новом месте она разместилась, привычно раскинув пышные лапы-ветви в те стороны стран света, к которым они привыкли. И зажила!..

Нетерпеливое желание большого дела, стремление одарить как можно больше людей радостью — как это похоже на Петра Дмитриевича!

Как-то, будучи в Москве, встречался я с редактором журнала «Советский Союз», лауреатом Ленинской премии Николаем Матвеевичем Грибачевым. Разговор у нас предстоял от брянских дел, так сказать, далекий. Но Николай Матвеевич только что вернулся с Брянщины и, видать, был прямо-таки заряжен впечатлениями. Очень уж хотелось ему «отстреляться»! И заговорил он прежде всего о Петре Дмитриевиче Рылько, у которого он был когда-то учеником и который, как я не раз замечал, продолжает его и восхищать, и удивлять своей энергией, оптимизмом, размахом дел. Однажды Николай Матвеевич прямо так и сказал:

— Если бы меня спросили, что значит быть революционером сегодня, я бы ответил коротко: это значит быть Петром Рылько!

И продолжал, размышляя все о нем — о Петре Дмитриевиче:

— Быть революционером сегодня, как, впрочем, и всегда, значит видеть в качестве главной цели деятельности свободу, прогресс, благосостояние народа, верить в достижимость этой цели при любых трудностях, действовать для ее осуществления. Везде и всегда, при любой профессии и на любой работе — ведь фронт революции проходит повсеместно, в том числе через умы и сердца людей. Понимая смысл своей деятельности таким образом, человек как бы непрестанно ощущает крыльями своей души восходящие потоки — он поднимается все выше вместе с веком и страной, видит все шире и дальше, что само по себе является счастьем, дает ощущение полноты жизни, ее движения и обновления. А что можно ощутить, сев, подобно кулику, на собственную кочку, — великий восторг оттого, что склевал зазевавшегося червяка или изловил комара? Самые несчастные люди на земле — обыватели, мещане: они вечно брюзжат, скучны в компании и трудны в семье, хотя бы материально они и были обеспечены не хуже других. Им всегда, что называется, не хватает копейки до рубля, а именно копейка, как писал Максим Горький, как раз и является солнцем в их небесах!

Николай Матвеевич вспомнил, как в первые послевоенные годы приехал он однажды в родные лопушские места.

— Разговаривал с колхозниками, руководителями, — говорил Николай Матвеевич, — и душа радовалась — какие дела и мечтания! А с другой стороны, и тревожно было: как все поднять?

Конечно, встречался в Кокинском техникуме с Рылько. Он привел меня к новому зданию клуба: «Видишь — каменная лира на фронтоне. Чтобы к поэзии побуждало».

Говорил он (жаловаться не умеет): «Упрекают меня: «Роскошествуешь! Далеко зале­таешь!»

«Ну а ты?» — спрашиваю. «А я, — отвечает, — говорю, что это цветочки. Я к тому при­меряюсь, чтобы на базе техникума институт создать».

— Ну так вот. — Николай Матвеевич торжествующе улыбнулся: — Вы, дорогие мои, все знаете, что институт в Кокино открыт!

Когда-то, «когда мы были молодые», Петру Дмитриевичу было шестьдесят, — в разговоре с ним мне вспомнилась шиллеровская фраза: «Люди не светятся, путь, пройденный ими, блестит».

Сейчас мне хочется повторить ее, чтобы подчеркнуть согласие со второй ее частью. Жизненный путь таких людей, как Петр Дмитриевич Рылько, действительно чист и светел, как звездный путь, с той лишь разницей, что виден постоянно — и ночью, и днем. И для того еще повторить, чтобы не согласиться с первой ее частью: люди светятся! Люди излучают свет — ясный и чистый. Свет этот не Богом дан. И не каждому. Светятся люди, обладающие «двигателем внутреннего сгорания», сами умеющие аккумулировать и свет, и тепло.

Считаю большим жизненным приобретением, что давно и хорошо знаком с Петром Дмитриевичем, что тоже, как и множество других людей, грелся у костра его души, пил из родника его знаний. Он утвердил меня в уважении к истокам, в почитании тех людей, которые были опорой.

Сам он всегда с восторгом говорил о друзьях своего детства — бедняцких детях Иване Никитине, Иосифе Зорине, Валентине Ефимочкине из родной Дубровки. Вместе они создавали комсомольскую ячейку. В ней они учились делу, может быть, самому революционному — строить жизнь по-новому. Но желать строить — мало. Нужно еще уметь. И Петр Рылько по комсомольской путевке отправляется на учебу в Новозыбковский сельскохозяйственный техникум.

В техникуме была именно такая среда, которая давала человеку нравственную силу: жажда знаний, готовность служения народу, горячие споры, прямота суждений. Помнится Петру Дмитриевичу комсомольское собрание. Прямо с него, разгоряченные спором о собственной полезности селу, крестьянству, революции, они гурьбой пришли к своим соседям — учащимся педагогического техникума. В руках — плакат: «Идти одной доро­гой!» — это призыв к объединению двух учебных заведений.

— Кто сейчас нужен деревне? — вопрошали ораторы. — Агрономы, мирно копаю­щиеся в земле, учителки в глаженых платьицах? Нет! Селу нужны агрономы-революцио­неры, педагоги-революционеры!

Через две недели в «Бедноте» появилась статья друга Петра — Федосия Виноградского, озаглавленная «Одной дорогой». В примечании к статье говорилось, что она направляется народному комиссару просвещения А.В.Луначарскому. От наркома пришло решение: «агро» и «пед» объединяются в один политехникум.

Вскоре сам Рылько написал в «Бедноту». О первых в стране сельскохозяйственных кружках в деревне, одним из которых он сам руководил. Эти кружки были своеобразным хождением учащихся техникума в народ. Кто-то рассказывал об агротехнике, кто-то — о применении машин. Петр, кроме того, — еще и о политике, о «мировой революции». Потом в «Бедноте» появилось стихотворе­ние, задорно озаглавленное «Мы бороздой великою разделим новь и старь»:

К земле мы наклоняемся,
И в ней мы видим клад.
Чеши, чеши потылицу,
Кто пятится назад.
А кто понял по-ленински,
Что мрак звездою сменится,
Тот пусть на радость всем строит 1ПКМ.

Стихотворение газета снабдила примечанием, в котором говорилось, что марш поется на мотив известного марша «Мы Красная кавалерия», что он распространен среди молодежи Брянской губернии и что сочинили его учащиеся Новозыбковского политехникума П.Рылько, Ф.Виноградский и Т. Маханько.

«Гимн ШКМ» запели по всей стране: школы крестьянской молодежи создавались тогда повсеместно.

В январе .1924 года состоялся Первый Всесоюзный съезд сельских корреспондентов. Рылько и Виноградский были приглашены в Москву. В «Бедноте» их принял Демьян Бедный.

Рылько — огромный, с взъерошенной шевелюрой, в овчинном полушубке, в косоворотке и явно больших для него галифе — обратил на себя внимание Демьяна Бедного.

— Хорош! — улыбнулся он. — Землю любишь?

— Люблю.

— Ну, тогда завтра на съезде познакомлю с нашими ведущими агрономами.

Но назавтра съезд не открылся: умер Ленин. Долгие дни и ночи мерзли на московских улицах два брянских парня, чтобы пройти мимо гроба Владимира Ильича.

На втором съезде селькоров Рылько избрали в президиум. И он, безусый юноша, сидел рядом с Калининым, Карпинским, Бедным, знаменитым крестьянином Чекуновым. Он даже выступал, и сам Всесоюзный староста хвалил его за выступление:

— Правильно, выдумывать ничего не надо. Слушайте революцию и берите все, подсказанное ею.

После окончания техникума Петр Рылько, Борис Красновский и Василий Авдошенко поехали работать под Читу. Недалеко была граница, за ней еще укрывались остатки белых банд, и то и дело разносился слух, что там бандиты убили советского активиста, там обстреляли собрание партячейки. Петр перезаряжал револьвер и отправлялся в далекие села — помогать крестьянам делить землю, читать лекции, собирать людей для борьбы с кобылкой, губившей урожай.

Через два года его призвали в армию. Он хотел попрощаться с родными и заехал в Дубровку. И тут неожиданно получил не повестку, а направление на работу директором Мякишевской школы крестьянской молодежи.

На новом месте он начинал уже не один. Рядом была жена, верный друг на всю жизнь Нина Григорьевна. Напутствием молодому директору были слова Надежды Константиновны Крупской, сказанные на встрече руководителей школ крестьянской молодежи: «Не ищите теплых местечек. Найдите самые темные уголки наших деревень. Посвятите им свой ум и интеллект...»

По сердцу были эти слова и Нине Григорьевне. Выпускница нынешнего Ленинградского института имени Герцена, она, воспитанная в семье на народнической литературе, мечтала о служении народу именно в глубинке. Нина Григорьевна стала центром культурной жизни не только школы, но всего села. И сейчас она получает в год до семисотвосьмисот писем. «От непосед», — поясняет. От неугомонных, от жизнелюбов. Петр Дмитриевич, тепло глядя на жену, подтверждает: «Да, да, она и тогда, и всегда любила прежде всего непоседливых учеников, считая, что именно непоседы — самые талантливые люди: все в них кипит, бурлит». Петр Дмитриевич говорит о жене, а получается — и о себе. Ведь их жизнь не разделишь.

Он приводит слова Тимирязева: «Спросите у растения, что ему надо...» — и переносит слова об изучении жизни растений на отношения ученика и педагога, обязанного всматриваться в учеников своих и учить, познавая их жизнь. Он цитирует Владимира Ильича Ленина, Луначарского, Ушинского, Макаренко. Прикроет глаза, смотрит чуть поверх голов тех, к кому обращается, будто в даль времени, и ведет слушателей в мир мудрый и прекрасный. Ему восемьдесят лет, а он неукротим в работе с книгой. Учится и учится.

И тогда, в ШКМ, Рылько перенес все луч­шее, что впитал в себя в Новозыбковском техникуме — от педагогов, от товарищей, от жизни, в которую всегда лез с головой. Слава о делах Мякишевской школы, о методах коммунистического воспитания в ней перешагнула границы области. Молодого дирек­тора пригласили на Пятую Всесоюзную комсомольскую конференцию, потом вызвали на Высшие педагогические курсы. Три лекции на них читал А.В.Луначарский, семнадцать бесед провела Н.К.Крупская!

Тут мне хочется вернуться к разговору с Николаем Матвеевичем Грибачевым, для которого Мякишевская ШКМ — первая ступень в мир знаний, а Петр Дмитриевич — первый учитель, духовный наставник.

— Некоторые молодые люди полагают, — рассуждал Николай Матвеевич, — что романтика революции — это в первую очередь сражения на фронте. Гром, огонь, кровь, подвиг!.. Но это не более чем искажение исторической истины: старшее поколение революционеров — нынешнее старшее — воевало годы, а работало, строило — десятилетия. Рылько никогда не стрелял из винтовки, кроме малокалиберной в тире. Мирно учил нас в глухом селе. Ну что тут, казалось бы, революционного — ветхое деревянное здание бывшего барского дома, крестьянские подростки в зипунах, для которых даже велосипед был диковинкой, великим достижением человеческого гения. Но когда революционные — по тому времени революционные, до подлинной китайской революции было еще как до Луны, — войска взяли Нанкин, в нашей школе бушевал восторг, и вечером в саду, увешанном самодельными фонариками, кипел митинг, организованный и воодушевленный молодым коммунистом, ни разу не стрелявшим из боевой винтовки. Мы, юноши из глухомани, никогда не слыхавшие радио, были душой с теми, кто дрался за свободу!.. Циник может снисходительно улыбнуться: «Господи, какая мелочь, подумать только — заштатная деревня и мировая революция... Курам на смех!» А что получилось на деле? Многие из тех сельских ребятишек ныне награждены орденами — офицерами они доблестно сражались на фронте, некоторые отдали и жизнь для Победы, из других вышли инженеры, директора заводов, преподаватели, есть и такие, что повидали десятки чужих стран. Так что же, спрашивается, делал тогда в глухом селе двадцатидвухлетний заведующий школой крестьянской молодежи, коммунист, никогда не стрелявший из боевой винтовки, — нудное повседневное дело или революцию? Ответ, по-моему, ясен.

Страна вступила в аграрную революцию. Ей требовались кадры. У Рылько все больше зрела мысль создать в Кокино в бывшей помещичьей усадьбе сельскохозяйственный техникум.

— Идею вашу поддерживаем, — сказали ему в Москве. — Помогать будем. Но прежде всего засучивайте рукава сами.

Шестьдесят студентов, три учебных кабинета, крохотная столовая, лошадь по кличке Котелок — их первый год. Как далеко все это! Не по годам только. Прежде всего по тем переменам, которые произошли на кокинской земле. К тому времени, как стать институтом, Кокинский ордена Трудового Красного Знамени совхоз-техникум имел почти полторы тысячи гектаров сельскохозяйственных угодий, 120 гектаров садов и ягодников, большие животноводческие фермы, солидный парк сельскохозяйственных машин.

В лучшие по погодным условиям годы в хозяйстве получали с гектара более 30 центнеров зерна. Успешно развивалось животноводство. Надои молока от каждой коровы повысились почти до пяти тысяч килограммов.

«Не только знать, но и уметь!» — всегда было девизом учащихся техникума. Каждый выпускник — агроном, но еще и дипломированный комбайнер, тракторист, шофер. Каждый зоотехник — еще и наладчик оборудования для ферм.

Припоминается один разговор с Петром Дмитриевичем:

— Часто и правильно говорят: агроном должен быть хозяином на земле. Надо доверять ему и спрашивать с него. Но как помирить «доверять» и «спрашивать»?

В техникуме эту альтернативу «мирили» преподаватель растениеводства Ефим Романович Хочинов, химик Петр Захарович Босек, преподаватели плодоводства Иван Васильевич Казаков и Александр Алексеевич Высоцкий. Под их руководством ребята составили почвенные карты для соседних колхозов, учились «расспрашивать» растение о том, что ему нужно, и удовлетворять эти запросы.

Петр Дмитриевич в этом разговоре, хитро улыбнувшись, спросил:

— С кем, по вашему мнению, прежде всего имеет дело специалист сельского хозяйства, скажем, агроном?

— Ну, с землей, разумеется... Рылько встрепенулся.

— А не в первую ли очередь с людьми, которые на этой земле работают? Воздействовать на землю надо через людей! Вторгаться в жизнь через широкую общественную практику! Учебные заведения должны выпускать не просто агрономов или зоотехников, а политических бойцов, умеющих и думать, и заботиться о людях, организовать их на дело и помогать им организовывать дело.

Чтобы уже с первого курса у учащихся развивались навыки политических бойцов, директор не боялся слова «обязательно», ибо без твердых традиций в коллективе не может быть высокоэффективной воспитательной системы. На первом и втором курсах учащиеся обязательно должны читать газеты и, желательно, конспектировать то, что их особенно заинтересовало. Обязательны и еженедельные политинформации. Обязательно чтение книг — как специальных, так и художественных. Это разными формами контролируется: через беседы о героях литературы, конкурсы «Мое любимое стихотворение», диспуты.

Обязательное становится привычкой, привычка — потребностью.

Помните слова Макаренко о том, что лю-

бой коллектив образуется, организуется, воспитывается только на делах, что застой не допустим, что любой коллектив должен быть в движении к завтрашней радости? В Кокино это движение начинается с малых дел. Когда новый учащийся поставит свой чемодан, те, кто постарше, спросят:

— Ты посадил деревце? У нас издавна ведется, что каждый, кто будет жить в Кокино, сажает деревце и все четыре года ухаживает за ним.

Кокино окружено березняками, оно утопает в садах!

Чтобы понять все это «движение к завтрашней радости», я любил бывать в техникуме вечерами. Драмкружок ставил «Ме­щан» Горького и «Женитьбу» Гоголя, «Клопа» и «Баню» Маяковского и даже оперу «Майская ночь».

Ансамбль песни и пляски техникума знают в Москве и Ленинграде, Литве и Латвии, Грузии и Белоруссии. Не раз он выезжал за границу. Ансамбль — неоднократный лауреат Всероссийского смотра художественной самодеятельности. Он был приглашен для участия в заключительном концерте Всесоюзного смотра художественной самодеятельности в Кремлевском Дворце съездов.

Во многих колхозах и совхозах поют хоры, радуют людей танцевальные коллективы, которыми руководят бывшие учащиеся ансамбля.

Широко известен и Кокинский интернациональный хор. В нем поют представители зарубежных стран, обучающиеся в Кокино. Их яркие празднества, которые отмечаются сообща, манифестации дружбы, патриотические митинги добавляют красоты в атмосферу творческой жизни коллектива, помогают юным расти борцами и интернационалистами.

Вообще же петь, плясать, читать стихи в техникуме умеет каждый (опять принцип: каждый!). Здесь нет штатных ответственных за подготовку, скажем, вечеров отдыха. Готовит и отвечает в этот раз одна академическая группа, потом —другая, третья... Значит, и дух доброго соперничества в изобретательности, талантах, организаторских способностях. Круглый год — и год за годом, так как приходят новые учащиеся! — длится фестиваль самодеятельного творчества «Деснянка». Участвовать в нем обязаны (опять тот же принцип общественной активности) и преподаватели. Ни один вечер отдыха не обходится и без того, чтобы не вышел в круг, удивляя первокурсников то песней, то редким стихотворением, сам Петр Дмитриевич.

Как видим, «движение к завтрашней радости» — это тоже один из педагогических принципов, потому что здесь исходят из того, что селу нужен очень сильный во всех отношениях специалист.

— А сильным может быть лишь человек интересный, интеллигентный, — резонно считает Петр Дмитриевич.

На первый курс приходит «зелень зеленая». Хлопцы — те еще покрепче и посамостоятельнее, а девчата совсем хрупкие, по существу дети еще. Через четыре года, как правило, к совершеннолетию они уже становятся специалистами, организаторами производства.

Жить для людей. Быть полезным людям. Это высокое служение обязательно отзывается признанием народа. И вот еще такое: один журналист как-то подсчитал, что за свою деятельность Рылько получил... и тринадцать выговоров. Непостижимо? Признаемся, бывают ситуации, когда и похвалить нельзя, и наказать вроде неудобно. И, так сказать, не отреагировать невозможно. Вот и наказывают!

Нетерпение владело Рылько всю жизнь, и он начинал закладку корпусов, не имея утвержденных проектов: под незавершенное строительство деньги дадут... И получал выговор!

С выговора начинался для директора ансамбль песни и танца. Давно это было, времена были еще труднее. И Рылько отправил в Москву на рынок две машины ягод из совхозного сада. На вырученные деньги и были куплены инструменты. Где тут личная корысть? Однажды, когда ансамбль должен был выступать в Москве, а денег на подготовку к выступлению не хватило, Петр Дмитрие­вич отнес в ломбард собственное пальто.

За поступками — порой рискованными, порой вызывающими улыбку — он всегда видел лишь общее благо и радость для всех.

Целеустремлен, неугомонен, полон веры в идеалы своей молодости Петр Дмитриевич. Он никогда не задавал себе вопроса, что значит быть революционером. Он коммунист, а коммунисту ясно: делать революцию — значит работать, неустанно учиться, помогать работать и учиться другим. Счастливы такие люди! Они могут утратить бодрость походки, но молодость их никогда не покинет. Ведь прописана она не в паспортах, а в душах.

...Коммунистическая партия и Советское правительство высоко оценили труд писателя. Он Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, дважды лауреат Государственных премий, награжден орденами Ленина и Октябрьской Революции. Его боевые заслуги в Великой Отечественной войне отмечены орденами Красного Знаме­ни, Отечественной войны I степени, Красной Звезды, многими медалями. Он вел большую государственную и общественную работу.

Я не знаю, почему так отнеслись люди, которые воспитаны нашей советской властью, к судьбе родного гнезда Н.М. Грибачева. При его жизни, при моем участии, а также секретаря обкома КПСС В.А.Смирнова, секретаря облсофпрофа В.А.Гетмана, председателя Выгоничского райисполкома Н.С.Синего в его доме в селе Лопушь был организован мемориальный музей. Еще была жива его мать Ефросинья Дорофеевна, которая всегда любила одну поговорку: дальше положишь — ближе возьмешь. Мы иногда так утром и не находили сразу того, что клали вечером. Пусть будет о ней всегда светлая память (она прожила более ста лет), что она подарила Родине, да и всему миру такого сына. Мы ее называли просто Дорофеевна. Она всегда с глубоким уваже­нием принимала гостей сына, угощала приготовленным в русской печке холодцом, картошкой, огурцами, луком, выращенными на своем приусадебном участке...

Николай .Матвеевич передал для организации школьной библиотеки не одну машину книг, журналов, в его комнате был оборудован рабочий солдатский кабинет: койка, стол, тумбочка, солдатская шинель, фуражка, личные вещи — ручка, сумка, блокнот...

Чтобы организовать музей, поссовет выкупил третью часть дома, принадлежащую его родному брату Виктору, а 2/3 Николай Матвеевич и его племянница (дочь родной сестры Марии) передали бесплатно односельчанам — там школа организовала библиотеку. С какой грустью я узнал, что кому-то пришла в голову мысль решить жилищную проблему и передать отчий дом Н.М. Грибачева одному из специалистов, ликвидировать этот домашний очаг и организовать в Доме культуры литературный уголок. Я верю, что найдутся энтузиасты, которые дом, принадлежащий Николаю Матвеевичу, сделают мемориальным музеем, и там снова будет восстановлена экспозиция, так как есть еще люди, которые могут передать в музей отдельные личные вещи Николая Матвеевича. И надо сделать это хотя бы к 100-летию со дня рождения — в 2010 году.

Войстроченко, А.Ф. Как это было. Чернобыль и брянщина. – Брянск, 2008. – 328 с., фото, ил.