Спящий кит

Ночью — поздно или рано —

Засыпают люди, страны,

Засыпают те, кто даже не хотел ложиться спать,

Даже где-нибудь на свете,

Распустив усы, как сети,

Самый толстый кит улёгся в подходящую кровать.

Он, конечно же, громада,

Но ему немного надо —

Лишь бы были под рукою море или океан,

Кит уснул и, как в постели,

Видит сны на параллели,

И лежит под головою у него меридиан.

Ветерок

Сыну

Ветерок бежит вприпрыжку

Вдоль весёлого ручья.

Он совсем ещё мальчишка —

Он такой же, как и я.

Он, смеясь, колышет ветки,

Скачет рябью по ручью.

Я хочу потрогать ветер —

Обогнать его хочу.

Одинокий парк

Гаснет осень... Задождило...

Ветер листья ворошит,

И без умолку, уныло

Парк вздыхает и ворчит.

Он качается сурово,

Дождь отряхивая с лип,

Чуть отдышится, и снова

Всё сильнее — скрип да скрип...

Он с листвой почти простился.

Что с ним стало, не пойму:

То ли сон плохой приснился,

То ли скучно одному...

Тетрадочный снегопад

Разгулялась непогода:

На дорожку и скамейку

Из худого небосвода

Снег просыпался в линейку.

И уже по всей округе

Безо всякой проволочки,

Он спешит поставить дуги,

Точки, галочки, крючочки.

Под диктовку пишет зданья,

Кружева чугунных арок,

Чтобы сдать чистописанье

Без особенных помарок...

Снег и дворник

Словно мягкой пастилою

Парк сугробами укрыт.

Дворник шаркает метлою

И лопатою скрипит.

Разгребает, разметает...

Столько всякого труда,

А впустую: снег не тает,

Не уходит никуда.

Дядя грустно озабочен,

Зол на белого врага —

Точно крепости с обочин,

Ощетинились снега.

Снег увёртлив, снег проворен.

Дворник крутит головой,

И стоит один, как воин

Перед ратью снеговой.

Птица

Со страницы на страницу

Карандаш рисует птицу

Одинокую, как точка

На поверхности воды.

И ещё рисует берег

Из деревьев чёрно-белых

Без единого листочка

И — полнеба впереди.

Всё спокойно... Лес. Дорога.

И, похоже, долго-долго

Птица дремлет и не знает

По каким лететь путям,

Но лишь только взгляд украдкой

Застывает над тетрадкой,

Как картинка исчезает

Постепенно, по частям.

И опять чиста страница,

Словно дремлющая птица

Пробудилась, вспомнив волю,

Оторвалась от воды,

И взлетела, как живая,

В пальцах озеро сжимая,

Унося с собою волны,

Берег, небо и следы...

Пылающий камень

Бродит странник по земле,

Бросив тень по солнцу:

От зари идет к заре,

От окна — к оконцу...

Неторопкий, и едва

Не гремит костями,

И пропахла борода

Ветром и дождями.

Ходит, ходит — там и тут

Милостыню просит:

Где напиться подадут,

Где — копейку бросят.

Кто, откуда и куда —

Да какое дело...

Ни зарубки, ни следа,

Лишь душа и тело...

По дорогам между сёл,

По чужому краю,

Долго ль, коротко ль он шёл —

Я и сам не знаю.

Но среди густых ветвей,

Ненароком в логе

Встретил он лихих людей

На большой дороге.

И его со всех сторон

Обступили тати:

«Стой, старик! Хоть не барон,

Но и ты нам кстати.

Пропадать — так не за грош,

Так что не досадуй:

Покажи, чего несешь,

Удиви, порадуй...»

Глянул дед из-под руки,

Посмотрел на лица:

«Верно, есть для вас, сынки,

У меня вещица.

Так, игрушка, пустячок,

Камешек багровый...

Мне такой — едва ли впрок;

Вы ж — народ бедовый.

Я для вас со всей душой

Сделаю поблажку...»

«Покажи, — сказал старшой, —

Нам свою стекляшку...»

И по пальцам восковым

Пламя пробежало:

Знать, и впрямь расстаться с ним

Старому пристало.

«Этот камень не по мне,

Хоть ношу в кармане:

Вишь — на каждой стороне

Огненные грани.

Только две их — жизнь и смерть —

Со своей заботой.

На — коль хочешь заиметь,

Я отдам с охотой...»

Камень искрами сгорал —

И, нещадно долог,

Свет по-разному играл

На холодных долях;

Пропадал, не видя дна,

Лишь коснувшись края:

Темной грань была одна

И светлей — другая.

Подивился атаман,

Потирая руки:

«Не затлелся бы карман

От подобной штуки!

Грех не взять такой калым

Лёгкою победой...

Но тебя мы порешим,

Старый, не посетуй...»

Помрачнел землистый лик

Тихого скитальца,

И отдал добро старик

В скрюченные пальцы.

Тотчас словно липкий зной

Прокатил по лугу:

Светлой выпал стороной

Камешек на руку.

Всплыло зарево вдали,

Ярко розовея,

И, казалось, подросли

Травы и деревья.

Вихрь рывком прошел, вразброд

Закачались ветки...

И притих лесной народ,

Нос держа по ветру.

Ждали... Капала смола

В пыль, подобно зелью,

И разверзлася земля

Под высокой елью:

Из провала встал купец

В плесени и прахе,

Сжав сочащийся рубец

На своей рубахе.

Следом — чёрный, но живой

Дьяк поднялся шатко,

Перебитой головой

Дергая с устатку...

Камень жег, и чем сильней

Он мерцал под взглядом,

Тем все более теней

Появлялось рядом.

С разных ям, куда ни глянь —

Из глуши, с окраин —

Шли служивый и цыган,

Нищий и крестьянин.

Встали все, кого смогли

Приютить поляны,

И легла роса смолы

На сырые раны.

И почти что ветер стих,

А старик — как сгинул...

Быстрым взглядом всех своих

Атаман окинул:

Плохо дело... Те, крестясь,

Что-то бормотали;

Озираясь, суетясь,

Но ножи достали...

И тогда, сжимая кол,

Сам — хмельной, как брага,

К ним вплотную подошел

Висельник-бродяга —

Загудел, захохотал,

Сипло, без печали:

«Все, что было, я отдал...

Для чего подняли?..

Не насытились во зле,

Ищете уловки...» —

И тянулись по земле

Вслед за ним верёвки.

И плотней сомкнулись лбы,

Плечи — и по кругу:

«Все отдали...» — из толпы

Вторили друг другу.

И пошли в зловещий пляс

Мертвые по травке,

И округа затряслась

В хохоте и давке.

Закружилось, понеслось —

И, объятый страхом,

Кто-то крикнул: «Камень брось!

Брось его, к собакам!..»

Извернулся уголек,

Прочертил кривую,

Стороною темной лег

На руку крутую.

И совсем погас закат,

Словно с неохотой

Преклонился лес, объят

Сонною дремотой.

И во тьме, хоть глаз коли,

Чуя запах крови,

Приподнялись от земли

Белые покровы.

И сквозь них — лицо как дым

Вылезло наружу,

И беззубым ртом своим

Выдохнуло стужу —

Заходило, затряслось,

Шепотом запело:

«Наконец-то мне нашлось

Стоящее дело...»

Замер пан, отпрянул смерд,

И чернее ночи

Наклонила долу смерть

Медленные очи,

И шептала: «Хоть убей,

Но как старой стала,

Никого я из людей

Дважды не ласкала...»

И с покорностью тупой,

С охладевшим пылом,

Все пошли, пошли толпой

По своим могилам.

И — бледнее, чем туман,

Сглатывая горечь,

Засмеялся атаман,

Засмеялся в голос;

Гнал отставших, кто едва

Поспевал за всеми:

«Прочь подите, голытьба,

Дьявольское семя!..»

Сотоварищи его

Прибодрились малость —

Но сморила одного

Смертная усталость,

И второй, давясь, хватал

Воздух — и, косея,

Как подрубленный упал,

Сдавливая шею.

И ещё, ещё за ним

Корчились и стыли,

И вокруг белёсый дым

Ветры постелили, —

И шатался, как бурьян

На пологом склоне,

Уцелевший атаман

С камнем на ладони.

И пока клубилась мгла

Мороком и бредом,

Он предал земле тела

И ушел с рассветом...

Бродит странник по земле,

Бросив тень по солнцу, —

От зари идет к заре,

От окна — к оконцу...