Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский – статистик и географ, автор фундаментальных работ по районированию, городскому и сельскому расселению.
Родился в семье выдающегося путешественника и географа П. П. Семенова. В 1893 году окончил естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета по кафедре геологии и палеонтологии.
Принимал участие во многих географических экспедициях в Сибирь, на Урал, на Кавказ.
В 1895-1897 годах участвовал в первой Всероссийской переписи населения в качестве секретаря главной переписной комиссии.
В 1905-1917 годах был начальником статистического отделения в министерстве финансов и промышленности.
В 1899-1914 годах редактировал издание «Россия. Полное географическое описание нашего отечества».
В 1900-1911 годах под его редакцией был опубликован многотомный труд «Торговля и промышленность Европейской России по районам».
Был автором монографий «Город и деревня Европейской России» (1910) и «Типы местностей Европейской России и Кавказа» (1915).
Получил известность как геополитик после публикации книги «О могущественном территориальном владении применительно к России. Очерк политической географии» (Петроград, 1915).
В 1926 году как специалист по переписи населения участвовал в подготовке и проведении переписи населения СССР 1926 года.
В 1919-1937 годах – профессор Ленинградского университета, в 1932-1938 годах – директор созданного им Центрального географического музея в Ленинграде.
В. П. Семенов-Тян-Шанский был сторонником единой географической науки, уделял большое внимание природному фактору в хозяйственной жизни людей, выступал с инициативами по организации охраны особо ценных объектов природного и культурного наследия.
Россия. Полное географическое описание нашего Отечества : настольная и дорожная книга для русских людей / под ред. В. П. Семенова ; под общ. рук. П. П. Семенова и В. И. Ламанского ; [предисл. В. Семенова]. – СПб. : А. Ф. Девриен, 1899-1914. – С 5-го т. : под ред. В. П. Семенова-Тян-Шанского и под общ. рук. П. П. Семенова-Тян-Шанского и В. И. Ламанского.
Т. 2 : Среднерусская Черноземная область : [Курская, Орловская, Тульская, Рязанская, Тамбовская, Воронежская и Пензенская губернии] / сост. В. П. Семенов [и др.]. – СПб. : А. Ф. Девриен, 1902. – VIII, 717 с., [12] л. ил., карт. : ил.
Из предисловия ко 2-му тому: «Среднерусская черноземная область, состоящая из семи губерний – Рязанской, Тульской, Орловской, Тамбовской, Пензенской, Воронежской и Курской, своими северными и северо-западными окраинами вторгается в полесье, срединой лежит в лесостепи, а южной и юго-восточной окраинами уходит в степь. <…> Рассматриваемая нами область превратилась в его житницу, но еще почти три века после Куликовской битвы она оставалась "краем долготерпения", подвергаясь страшным опустошениям и разорениям, сначала от крымских и ногайских татар, а затем от поляков и русских мятежников XVII века, опоясывавших ее окраину с юго-запада и юго-востока. Разумные правительственные меры XVII века умиротворили постепенно житницу Московского государства, оставшуюся в два последних века областью экстенсивного земледелия, между тем как соседняя Московская область понемногу сделалась промышленной.
Но не только материальной житницей в течение двух последних столетий была Среднерусская черноземная область для Москвы и России: она была отчасти и ее духовной житницей, так как уроженцами или людьми, непосредственно связанными с описываемой областью, было большинство русских поэтов и литераторов, а также значительное количество выдающихся отечественных ученых и других деятелей. Такое изобилие разнообразных дарований, вышедших отсюда, кроме общественных причин (образования в свое время на свежих землях зажиточного класса поместных дворян), объясняется в сильной степени и разнообразием местных природных условий, вследствие столкновения здесь лесной и степной стихий, дававших и дающих обильную почву с одной стороны поэтическим вдохновениям, а с другой – научной наблюдательности».
Т. 3 : Озерная область : [Псковская, Новгородская, Петербургская и Олонецкая губернии] / сост. Б. Г. Карпов [и др.]. – 1900. – X, 456 с., [6] л. ил., карт. : ил.
Из предисловия к 3-му тому: «Озерная область, обнимающая четыре губернии: Петербургскую, Псковскую, Новгородскую и Олонецкую, лежит в месте соприкосновения русской равнины с финляндским гранитным массивом. При малоплодородной почве и суровости климата, она замечательна, как показывает уже самое ее название, обилием водных пространств, которые, благодаря общему склону области к западу и северо-западу, сближаются между собой стоками в восточном углу Финского залива. На окраинах Озерной области реки Балтийского бассейна граничат своими истоками с верховьями всех великих русских рек и, в особенности с главной водной артерией нашей страны – Волгой. Водоразделы, благодаря своей пологости, издавна были удобными волоками, по которым шел торговый обмен между бассейнами Балтийского, Белого, Черного и Каспийского морей.
Вот почему Озерная область всегда была для русской равнины "окном в Европу". <…>
После того как поляки, немцы, шведы и степные кочевники отторгли от Руси выходы к морям, а объединяющей центр Руси поглотил своеобразные здешние народоправства – Новгород и Псков, гений Петра в стремлении к морю оценил все географическое значение этой области для России. Именно здесь он заложил систему каналов и основал, при самом узле водных путей, в восточном углу Финского залива, под охраной острова Котлина, в болотистой и подверженной страшным наводнениям местности свой "парадиз", сделавшийся вскоре первым портом и административным центром русского государства».
Т. 6 : Среднее и Нижнее Поволжье и Заволжье : [Казанская, Симбирская, Самарская, Саратовская и Астраханская губернии] / сост. П. А. Ососков [и др.]. – 1901. – VIII, 599 с., [5] л. ил., карт. : ил.
Из предисловия к 6-му тому: «Область Среднего и Нижнего Поволжья и Заволжья, состоящая из губерний Казанской, Симбирской, Самарской, Саратовской и Астраханской, представляет собою вытянутую с севера на юг полосу по обе стороны Волги, от устья Суры до самого впадения первой русской водной артерии в Каспийское море. Наибольшая длина этой полосы, приподнятой к западу от Волги, в виде Приволжской возвышенности, и пониженной к востоку от нее, в виде Заволжских степей, достигает немного более 1200 верст, а наибольшая ширина – 750 верст. Понятно, что при таком протяжении, да еще в меридианальном направлении, она в естественноисторическом отношении захватывает четыре пояса: лесной, лесостепной, степной и пустынный Арало-Каспийский.
Тем не менее, объединенная могучей Волгой, рассматриваемая область представляет одно органическое целое. С первого же тысячелетия нашей эры мы видим здесь два сопряженных центра, подобно двум фокусам в элипсисе, без которых область не могла бы развиться сколько-нибудь самостоятельно. Сначала это центры: Болгарский на севере, при впадении в Волгу великого уральского стока – Камы и Хазарский на юге, при впадении Волги в Хвалынское море; затем последний обращается в центр Татарский – Золотой Орды, которая вскоре выделяет из себя опять-таки два новых центра на старых местах – Казанский и Астраханский. <…>
Когда же русская колонизация, захватив оба центра, могучей струей разлилась по Волге, то она нашла здесь весьма благоприятные условия для своего развития и может считаться примером самой блестящей и прочной из русских колонизаций. Это произошло как вследствие чрезвычайно удобных природных условий, так и вследствие того, что колонизация была двинута одновременно из различных русских областей и при этом все время шла рука об руку и земледельческий, и промышленный характер».
Т. 9 : Верхнее Поднепровье и Белоруссия : [Смоленская, Могилевская, Витебская и Минская губернии] / сост. В. П. Семенов [и др.]. – 1905. – VIII, 619, [1] с., [14] л. ил., карт. : ил.
Из предисловия к 9-му тому: «Область Верхнего Поднепровья и Белоруссии, состоящая из губернии Витебской, Смоленской, Могилевской и Минской, только восточным своим краем захватывает северо-западный угол Среднерусской возвышенности, орошаемый Волжской и Окской речной сетью, центром же своим лежит в полосе возвышенных волоков между речными бассейнами Черного и Балтийского морей (Днепром с Припятью, Зап. Двиной и Неманом), тянущихся параллельно Московско-Брестской железной дороге. <…>
Сначала в Верхнем Поднепровье и Белоруссии шло соперничество двух древних русских центров – южного (лесостепного) Киева с северным (лесным) Полоцком. Когда же Полоцк ослабел в этой борьбе, а затем окончательно обессилил в борьбе с ливонскими немцами, и его значение, как Северного русского политического и торгового центра, всецело перешло к Новгороду, на здешней же территории предстояла борьба Киева с Новгородом, если бы к этому времени центр южной Руси не перешел уже из Киева далеко на северо-восток – на Суздальскую получерноземную поляну (Юрьево поле), около которой и произошла сначала местная борьба Владимира и Суздаля с новгородским Ростовом, а затем окончательная ее развязка в виде борьбы Москвы с Новгородом. Кровавая лесостепная драма Руси с кочевниками в борьбе за существование оседлого русского населения выковавшая своеобразный строй Московского государства, почти не коснулась лесистых Верхнего Поднепровья и Белоруссии, и здесь в относительной тиши и вдали от усобиц между севером и югом коренной Руси стал образовываться новый, своеобразный литовско-русский политический центр, быстро сблизившийся с соседней польской культурной группой, понемногу сообщившей ему многие свои характерные черты, весьма отличные от восточной – московской славянской группы, ассимилировавшей в свою очередь многие черты строя соседних полуоседлых тюркских государств (казанских и астраханских татар). Когда Москва, наконец, более или менее справилась с кочевниками, она не могла не вступить в столкновение с этим родственным, но в то же время во многом принципиально отличным от нее польско-литовско-русским центром, территориально отделявшим ее от Западной Европы. Естественно произошел "домашний, старый спор славян между собою", как выразился Пушкин, – в виде продолжительной, кровавой усобицы между двумя великими собирательницами славян на Европейско-Русской равнине – Польшей-Литвой и Москвой с окончательным успехом на стороне последней, – усобицы, затихшей, к обоюдной культурной выгоде, только во второй половине XIX века».
Т. 14 : Новороссия и Крым : [Бессарабская, Херсонская, Таврическая и Екатеринославская губернии, области Войска Донского и Ставропольской губернии] / сост. Б. Г. Карпов [и др.]. – 1910. – VIII, 983 с., [9] л. ил., карт. : ил.
Из предисловия к 14-му тому: «Новороссия, состоящая из губерний Бессарабской, Херсонской, Таврической, Екатеринославской, области Войска Донского и Ставропольской губернии, занимает южную окраину Европейской России, примыкающую к Черному морю и к Манычу – этой впадине, по которой когда-то Каспийский бассейн, по-видимому, соединялся с Черноморскими. <…>
Черное море является крайним северо-восточным отпрыском той сложной системы внутренних морей между Европой, Азией и Африкой, которая называется Средиземным бассейном и послужила колыбелью современной европейской цивилизации в лице древнего греческого и римского мира. Эта культура, разлившись тонкой струйкой по всем берегам Черного моря в виде греческих колоний, проникала от них постепенно и внутрь равнины Европейской России по новороссийским степям (занятым вначале по преимуществу кочевниками-скифами), в периоды, когда все народы, населявшие Новороссию, более или менее мирно кочевали или сидели на своих местах.
Поэтому всякая оседлая государственность, создававшаяся севернее, в более центральных частях Европейской России, доходя в своих исканиях географического предала до берегов Черного моря, неминуемо подпадала под влияние осевшей здесь издавна греческой культуры: яркими примерами этому могут служить в христианскую эру сначала готы, а затем восточные славяне киевского периода нашей истории. Но Новороссия широко и беспрепятственно сливаясь в бассейне Каспийского моря со степями Средней Азии, была вместе с тем и самой широкой дорогой с востока на запад, куда в течение многих веков выталкивались волны диких кочевников в поисках степного приволья, от сгущавшего свое земледельческое население и теснившего кочевников с востока Китая. Эти волны, вклиниваясь по Новороссии между античным средиземным миром и средними частями Европейской России и бурно сметая все на своем пути, не раз надолго парализовали культурное южное влияние на нее. <…>
Только Потемкину – этому "великолепному князю роскошнейшей Тавриды" – удалось неразрывно соединить всю Новороссию с остальной равниной Европейской России и включить в корону Екатерины II ее лучшую жемчужину – горный Крым.
Населенная, по приглашению Потемкина, самыми разнообразными этнографическими элементами, во главе с великороссами и малоруссами, Новороссия начала сгущать свое население и разрабатывать под земледелие свои девственные степи со сказочной быстротой. Этот процесс еще более ускорился, когда во второй половине XIX в. сеть железных дорог соединила ее с центральными частями Европейской России и под влиянием проведения железных путей стали разрабатываться богатейший Донецкий каменноугольный бассейн и железорудное Криворожье; соединенный с Центральной Россией железным путем, горный Крым сделался тогда же крупнейшим поставщиком фруктов и излюбленной климатической станцией для всех состоятельных классов населения Европейской России. Так навеки присоединилось северное Черноморье к остальной равнине Европейской России, от которой оно было так долго искусственно отторгнуто, и дальнейшая его культурная судьба теснейшим образом вошла, как часть, в судьбу ее. Все культурные начинания, шедшие издревле с юга, теперь пошли только с севера. Так вторая культура наслоилась на развалинах первой после долгого промежутка, в виде обратной волны».
Т. 16 : Западная Сибирь : [Тобольская и Томская губернии] / сост. И. П. Толмачев [и др.]. – 1907. – VIII, 591 с., [6] л. ил., карт. : ил.
Из предисловия к 16-му тому: «Западная Сибирь, состоящая из губерний Тобольской и Томской, занимает северо-западную часть русских азиатских владений и непосредственно примыкает к Европейской России, будучи отделена от нее только невысоким пограничным меридианальным Уральским горным хребтом, служащим скорее для экономического объединения России и Сибири, чем для их разъединения.
В указанных пределах Западная Сибирь включает в себя почти целиком весь огромный бассейн р. Оби, соперничающей по своей величине с самыми обширными водными бассейнами мира, и нижнюю, наиболее многоводную часть бассейна ее главного притока Иртыша. На севере Западная Сибирь ограничивается длинной, извилистой Обской губой полярного Карского моря и почти неисследованным пока полуостровом Ямалом. <…>
После блестящего покорения Ермаком и его сподвижниками в конце XVI в. Кучумова царства русское земледельческое население нашло в южной, узкой, лесостепной четверти Западной Сибири наиболее удобные для себя сельскохозяйственные условия, близкие к среднерусским, и с XVII в. постепенно вплотную заняло эти места, сначала (до XIX в.) отгораживаясь от напора кочевников с юга теми же сторожевыми линиями, какие были столетием раньше и в русской лесостепи, а затем, по миновании непосредственной опасности крепко связавшись со своей метрополией великим Сибирским трактом и наконец, недавно – великим Сибирским железным путем. К юго-востоку от этой населенной полосы была занята северная часть Алтайской горной системы, где производилась и производится более или менее успешная разработка ископаемых богатств по примеру и опыту таковой на Урале, начавшейся там раньше. К северу от населенной земледельческой полосы – в поясе сплошной болотистой тайги и тундры редкими гнездами еще со времен Великого Новгорода приютился русский промышленник среди крайне неразвитых дикарей-инородцев, занявшись здесь главным образом эксплуатацией рыбы, пушнины и сбором кедровых орехов и обращая пока сравнительно мало внимания на другие лесные промыслы вследствие неудобства сбыта лесных материалов и лесных изделий по речной сети, направленной в вечно затертое льдами Карское море. Таким образом, в Западной Сибири, несмотря на ее относительную близость к Европе, еще долго суждено лежать втуне не эксплуатируемыми громадным земельным пространствам при наличности обширнейшей речной сети. Только тобольская лесостепь и "кабинетская дача" (т. е. земледельческая часть Алтайского горного округа) сделались действительно популярными в глазах населения Европейской России, наполняясь оттуда почти беспрерывной переселенческой волной. Самые же горы Алтая явились для мистически настроенных русских старообрядцев ареной искания фантастического и таинственного "Беловодья". При своем географическом положении вблизи Европейской России и популярности среди ее населения, несмотря на относительную узость сплошной колонизационной полосы, это без сомнения самая прочная часть русской Азии и, со времен Ермака, самый надежный русский ключ ко владению всей вообще северной частью Азиатского материка, имеющий ныне более 90 % русского населения».
Т. 18 : Киргизский край : [Уральская, Тургайская, Акмолинская и Семипалатинская области] / сост. А. Н. Седельников [и др.]. – 1903. – VIII, 478, [1] с., [6] л. ил., карт. : ил., карт.
Из предисловия к 18-му тому: «Киргизский край, состоящей из областей Уральской, Тургайской, Акмолинской и Семипалатинской, занимает обширную площадь, состоящую преимущественно из степей, перемежающихся с пустынями и принадлежащую в юго-восточной своей половине к древнему Арало-Каспийскому и другим внутренним озерным бассейнам Средней Азии, а в северо-восточной – к бассейну Ледовитого океана (система Иртыша). <…>
Киргизский край с незапамятных времен служил громадной ареной деятельности кочевников. <…>
Только в XVI веке собранная Москвою и окрепшая Русь сбросила с себя окончательно владычество кочевников и, овладев всем течением Волги, вторглась в Сибирь и по Яику (Уралу) вглубь негостеприимных степей. Долго еще после того кочевники продолжали опустошать своими набегами юго-восточную часть Европейской России и южную окраину Западной Сибири, делая невозможною здесь оседлую, более культурную жизнь русских переселенцев.
Для того чтобы обеспечить сколько-нибудь правильную колонизацию на Приволжской, Приуральской и Западно-Сибирской окраинах, русскому правительству уже в XVIII в. пришлось отгородиться от кочевников искусственными укрепленными линиями: одной вдоль Яика (Урала), а другой – продолжением ее к востоку поперек Тобола и Ишима к Иртышу, т. е. так называемой Горькой линией, и далее на юго-восток вверх по правому берегу Иртыша до Алтайских гор (Иртышская линия).
Образование укрепленных линий на окраине Киргизской степи достигло своей главной цели – охранения безопасности русской колонизации и развития земледельческой культуры на юго-восток Европейской России и в Западной Сибири. Но вместе с тем оно имело и другое значение. Свободолюбивые, беспокойные и склонные к усобицам киргизские орды стали одна за другою подчиняться России. <…>
Таким образом, к половине XIX в. завершилось подчинение России всего Киргизского края. Для ограждения его со стороны Китая мирная русская колонизация стала водворяться вдоль естественных (горных) границ с Поднебесной Империей, выдвинув на юг передовое русское поселение – нынешний г. Верный – к подножью снеговых гор Тянь-Шаньской системы. В то же время с юго-западной стороны Киргизского края Россия уже проникла до Сырдарьи, основав здесь форт Перовский. Таким образом, более половины обруча, стягивавшего территорию кочевников, было уже сделано русскими. Оставалась незамкнутой только южная часть Киргизского края, прилегающая к среднему течению Сырдарьи и к р. Чу; здесь кочевники, когда было нужно, свободно переходили во владения независимых туркестанских государств Хивы, Бухары и Кокана.
Необходимость замкнуть укрепленную линию привела при имп. Александре II к столкновению с оседлыми туркестанскими государствами, окончившемуся полным покорением Туркестана русской власти.
Последствием этого было то, что вся обширная киргизская территория сделалась полным достоянием России, доступным внутренней русской колонизации всюду, где только тому не препятствуют почвенные и гидрологические условия».
Т. 19 : Туркестанский край / сост. кн. В. И. Масальский. – 1913. – X, 861 с., [6] л. ил., карт. : ил., карт.
Из предисловия к 19-му тому: «Располагаясь в северо-западных частях великих складчатых систем Азии и обнимая лежащие к северу от них пустыни и степи, Туркестан в высшей степени естественно заканчивает здесь территорию Российской Империи. Правда, плодородные его части отделены от густозаселенного русского земледельческого пояса (тянущегося суживающимся клином от берегов Балтийского и Черного морей по направлению к Тихому океану) зоной пустынь и полупустынь Киргизского края; но направление двух великих туркестанских рек, Сырдарьи и Амударьи, как раз ведет на северо-запад, в сторону Европейской России, а горные системы Туркестана по направлению к северо-востоку, в Семиречье, непрерывно и постепенно соединяюсь его с горными системами южной Сибири.
Проложение по всем этим трем направлениям железнодорожных магистралей, отчасти уже осуществленное, отчасти проектированное, соединяет Туркестан крепкими экономическими и политическими узами с коренной Россией.
Природа Средней Азии крайне своеобразна. Луга, пестреющие цветами, прозрачные речки, извивающиеся среди мягких зеленых холмов и лужаек, дремучие хвойные леса и дубравы, бесконечные нивы, волнуемые нежным душистым ветерком, – все, что манит и ласкает взор в столь знакомом нам родном пейзаже, почти совершенно отсутствует в туркестантском ландшафте. Серая полынная степь и желтая песчаная пустыня господствуют почти на всем необъятном пространстве Средней Азии, налагая свой отпечаток не только на равнинную, но и на горную части края. Здесь все необыкновенно, громадно и величественно. Безграничные степные пространства; пустыни, величиною с европейские государства; тысячеверстные горные хребты с перевалами, приподнятыми на высоту Монблана, и снеговыми вершинами, далеко превышающими высочайшие пики Европы и Кавказа; громадные реки, текущие среди безводных пустынь; цветущие оазисы, затерянные среди песчаного моря или окаймляющие прерывистой лентой пустынные предгорья – таково общее впечатление, производимое Туркестаном. Безоблачное в течение большей части года небо с палящим солнцем, льющим потоки ослепительного света на землю, дополняет среднеазиатский пейзаж.
Не менее оригинальна и жизнь в Туркестане. Туземное население с его чуждыми для нас языками, обычаями, стремлениями и с малопонятным укладом жизни, тесно связанным с требованиями ислама, составляет особый мир, соприкосновение с которым не мало, на первых порах, поражает путешественника и, наравне с необычной природой страны, производит волнующее впечатление. <…> История, разукрашенная наивными и трогательными легендами, полупервобытная жизнь и величественная природа здесь удивительно гармонируют друг с другом, сливаясь в тот грандиозный и яркий образ, который встает перед нами при одном упоминании о Средней Азии».
