...Со смешанным чувством ехал пятидесятилетний генерал артиллерии Великого княжества Литовского Николай Абрамович в восточные земли. Завоевание Смоленска в 1611 году дало польской и литовской шляхте возможность не только значительно укрепить Королевство Польское и Великое княжество Литовское, объединённые в Речь Посполитую, но и забрать у ослабленного Русского государства обширные земли северо-западного направления, которые испокон веков заселяли вятичи, северяне да радимичи.
Территории, в которые ехал генерал в качестве стародубского старосты, веками не знали покоя. Присоединённые Вещим Олегом к Русскому государству в 882 году, многократно подвергавшиеся нападениям со стороны Польши и Швеции, добившимися фактического распада Древнерусского государства, в 1514 году великим князем Василием III вновь были возвращены Москве.
Кем был по духу и крови его отец — воевода Смоленский и Минский Ян Абрамович, про то генерал достоверно не знал: отец умер, едва Николаю исполнилось 13 лет. Смышлёного парня отдали на воспитание в семью польских Радзивиллов из городка Биржи. Литовский городок между Ригой и Вильно развивался на глазах мальчика — богатейший род Радзивиллов, получивший эти земли, извлёк из удобного стратегического местечка немалую и закономерную выгоду.
Может, и пошло бы дальнейшее учёное развитие сироты по торговой линии, но попечители решили отдать Николая в Лейпцигский университет на обучение инженерному и артиллерийскому делу. Не объедал и не тяготил сирота семью Христофора Радзивилла, но отмечали в нём опекуны быстрый ум да влечение к наукам, послушание да сообразительность. Судьба открывала дорогу именно в военную карьеру, тем более Польша непрерывно билась со всеми соседями за своё главенство в регионе — то со шведами, то с Минском, то с московским Смоленском…
— Тпру-у-у, — остановил лошадь кучер, прервав мысли вельможного пана. — Пан староста, передохнуть бы лошадкам, — попросил с полупоклоном.
Остановился весь обоз, сопровождавший старосту. Генерал вышел из кареты, на дверце которой красовался герб с голубым полем и сияющей в центре золотой подковой. Она, именно она почиталась как главный символ их рода, отодвигая на второй план даже красовавшегося над шлемом и короной ястреба с расправленными к взлёту крыльями. Герб был старинный, используемый множеством польских родов, принятый Николаем Яновичем и для себя. Ему, человеку военному, служившему Великой Польше с младых лет, пришлась по душе легенда появления этого герба — «Ястребец». А она гласила о том, как в стародавние времена язычниками была захвачена некая гора, превращённая ими из-за крутых ледяных склонов в неприступную для польских рыцарей и их конницы крепость.
Видя растерянность в среде противника, язычники, бахвалясь, стали звать их на поединок со своим силачом. Вызов принял рыцарь Ястшембчик. Он придумал подковы на скользящие по льду конские копыта, подковал за ночь своего боевого коня. Благодаря изобретению, смог преодолеть ледяную гору, сошёлся в поединке с противником и не просто одолел его, а взял в плен. Рыцари, также подковавшие своих коней, стремительно преодолели неприступную доселе гору и разбили врага.
С тех пор главы польских родов, отличавшиеся верной службой королю и проявлявшие храбрость на поле боя, получали право иметь гербом «Ястребца» — по имени Ястшембчика.
Пан Абрамович, многие годы проведший в военных походах рядом с лошадьми, при составлении своего герба не мог не остановить свой взор именно на подкове, не восхититься старинной легендой. Да и звание его — первый генерал артиллерии — подразумевало не только самое тесное общение с этими благороднейшими животными, именно при нём артиллерия стала иметь постоянную конную тягу, приставленную к каждой пушке...
...Кучер выбрал для привала место довольно удачное — на крутом берегу из белой глины. Обращённый к солнцу, он после полутьмы кареты представился белой горой, и по привычке продолжая измерять любую выгоду в первую очередь с военной точки зрения, генерал подумал: здесь было бы выгодно стоять некоему поселению. Тем более столбовой дороге, соединяющей Мглин и Стародуб, крайне необходимы обустроенные для остановки путников места. Здесь, на Белой горе, на этой Белагорщи, обращённой к солнцу, вполне возможно закрепить слободу…
Огляделся вокруг, осматривая растущие вперемешку сосны, дубы, осины. То ли показалось, то ли в самом деле мелькнул среди кустов заяц. Прокуковала кукушка, перебив птичий гомон. На крутом обрыве, уходящем к протекающей внизу речушке с поплавками кувшинок, нащипал щавеля. Покислил в охотку рот, пока прислуга разворачивала скатерть для приёма полноценной трапезы. То ли перебивая аппетит, то ли возбуждая его, нарвал лесной земляники, оформив ягоды в букетик. Дарить было некому, в дорогу ни жену Эльжбету Горностаевну, ни сына Самуэля не взял, потому сам снял губами дрожащие на тонких ножках ярко-красные ягоды. Сласть! Да, место благодатное. Быть здесь Белагорщи!
— Там курганы, — обследовавший окрестность глава охранной службы указал в сторону от оврага. — В них местные обычно делали захоронения.
Николай Янович кивнул, принимая сообщение к сведению. Оно не то что испугало или напрягло — больше обрадовало: значит, здесь поблизости и в давние времена жили люди, не могли они не облюбовать такое благодатное место. Значит, и он не ошибается. А кто в тех курганах похоронен, ещё неизвестно — местные ли, поляки, шведы. В год, когда Николай поехал в Лейпциг на учёбу, Лжедмитрий перешёл границу в устье Десны и вторгся в пределы русского края. Сколько было затем походов и сражений за эту территорию, счесть трудно, но именно земли, по которым ныне ехал в полученные владения стародубский староста, стали не просто границей между Россией и Польшей, а узлом дипломатических и военных противоречий.
Конечно, приграничное положение между враждующими государствами сказалось отрицательно на развитии земледелия, бортничества, торговли — мало кто желал вкладывать силы и средства в места, постоянно разоряемые войнами. Но сегодня, кажется, наступили благословенные времена для Речи Посполитой. Державшийся в осаде 20 месяцев Смоленск пал, открыв возможность Польше увеличить свои наделы. Но как человек военный, изучивший осаду и оборону Смоленска, генерал не особо радовался той победе — слишком дорогую цену пришлось заплатить, чтобы он, как и многие шляхтичи, стал старостой в новых приделах. 30 тысяч поляков и наёмников легло под крепостными смоленскими стенами — разве это безоговорочная победа? Под Смоленском впервые в истории произошли и подземные бои, когда копавшие каждый свои подкопы — одни за водой в Днепре и ради вылазок в стан неприятеля, другие ради подрыва стен — соединялись и сходились в рукопашные схватки под землёй. Русские побеждали, заваливая польских минёров обрушением ходов. И даже когда истощённый, обескровленный гарнизон крепости пал, последние его защитники вместе с уцелевшими горожанами закрылись в Успенском соборе посреди Соборной площади. И взорвали себя остатками пороха вместе с подступившими войсками.
К потомкам таких людей-воинов и ехал старостой Абрамович. Среди таких русичей и малороссов ему предстояло жить, управлять ими, подчинять своей воле, а значит, воле нового для них государя-гетмана. Получится ли? Заброшенные, необработанные земли не могли давать богатых урожаев, скудное пропитание и засилье иноземцев заставляло местных жителей объединяться в разбойничьи шайки. Значит, не особо-то боялись или жаловали новую власть. Жечь огнём и мечом? Пытаться увещевать? Где золотая середина?
...Ту дорогу из Смоленска через Мглин на Стародуб староста Николай Абрамович, на местный лад прозванный Миколаем, не забывал никогда. После Белой горы, преодолев Гнилое болото по деревянному настилу из срубленных деревьев, пройдя с осторожностью тёмный глухой лес, мнения о понравившемся солнечном крутояре не изменил. А когда в 1642 году доложили, что на горе, обращённой к солнцу, создали наконец слободу Белагорща в 4 двора, был удовлетворён.
Да только в самой Речи Посполитой дела шли не совсем гладко. На Украине казацкий гетман Богдан Хмельницкий начал бить польских панов, освобождая одно за другим селения. Весть об этом дошла и до брянских земель, на борьбу с инородцами стало всё чаще и чаще подниматься и местное население, пополняя армию Хмельницкого. Уже взят Новгород-Северский, отряды казаков, не встречая сопротивления со стороны малочисленной польской охраны, выдвинулись в сторону Стародуба. Практически все иноземные старосты бежали в Польшу и Литву, стали прятаться в глухих лесных дебрях — не зря же главный город края назывался Дебрянск. Это потом частица «де» отпадёт, сделав город Брянском...
Однако случилась передышка. Отряды Хмельницкого, изгонявшие поляков с Северской земли, после взятия Стародуба и Почепа были отозваны гетманом на Днепр. Уход почти 30-титысячного войска одобрил поляков, скрывавшихся в лесах за Ипутью, они вновь стали возвращаться на прежние хлебные места.
Николай Абрамович, также уехавший от погромов на родину, пишет своим подданным письмо-распоряжение, в том числе и для жителей новоиспечённой слободы Белагорща:
«Вам, мещанам мглинским и дроковским, войтам, атаманам и всем мужам (muzom) обеих волостей этих городов с пожеланием вам при добром здоровьи, благословения господня и мирного жития, сим объявляю: вручены мне листы ваши, как от городов, так и от обеих волостей, из коих усматриваю, что вы опомнясь от прежних своих преступлений и возмущения, вновь обращаетесь к надлежащему подданству мне, господину своему и оными (письмами) чрез своих посланных предаетесь. В чем поступаете истинно в угоду Богу, ибо он в предвечном своем божественном установлении, возложил на вас такое состояние, что быть вам подданными, а не панами.
И от начала мира предки ваши в сем состоянии умирали и таковому божьему определению, как люди богобоязненные, не воспротивлялись и на господ своих руки никогда не подымали, за что без всякого сомнения, наслаждаются на небесах лицезрением Творца своего. Вы же, впав в такой грех и воспротивясь Господу своему тем, что не оставались в своем подданском состоянии, умоляйте прежде всего Бога Творца своего, коему столь яростно воспротивились! — а ежели будете о том душевно скорбеть и твердо вознамеритесь более в такой грех не впадать, милосердный Бог сие вам простит.
Что же касается меня и оскорбления вами господского моего достоинства, то памятую я о том, что и сам непрестанно почти по всяк час Бога моего оскорбляю, а ожидаю, однако, от великого его милосердия отпущения моих грехов; памятую и о ежедневной молитве, в коей говорим все мы: остави нам долги наша яко же и мы оставляем должником нашим; а отсюда следует, что если бы кто не пожелал простить оскорбителю своему, тому не восхочет оставить и Бог вины его пред собою. Посему, как христианин, прощаю вам все то, в чем провинились вы в нынешние смутные времена против всей отчизны и против меня господина своего.
И прощаю вам так: все прегрешения ваши ввергаю в реку Ипуть и пускаю за водою в море; и как невозможно обратить вспять сию текущую реку, так и я вспоминать ваших преступлений и карать кого-либо за них не желаю и до самой смерти желать не буду; и хочу жить с вами как отец с сынами своими, лишь бы и вы также жили со мной как должно жить добродетельным сыновьям с отцом, оказывая мне надлежащее подданство и повиновение.
Приношение (Poklon) ваше, хотя я и ожидал, что поклонитесь чем-нибудь лучшим, принимаю в виду нынешнего голодного времени, надеясь, что, когда даст вам Бог поправиться после нынешних замешательств (po tych klotniach) в имуществе вашем, тогда не откажитесь мне за это вознаградить. Что касается облегчений в податях, то я распорядился не взыскивать того что следует мне лично, т.е. чиншей, дякол, медов, до самой осени, хотя и сам я нуждаюсь, потерпевши так много разорений в моих маетностях.
Воинской же стации отставить вам не могу, ибо это надлежит не мне, а на продовольствие солдатам (zoldakom), посему как невозможно солдатам жить без хлеба, так невозможно и мне отпустить вам их стацию; однако и в этом велел я сделать вам облегчение: весь повет давал, согласно гетманскому постановлению, по одиннадцати злотых с дыма; с вас же велел я взять только по пяти злотых, которые выдайте сейчас же непременно, ради самих себя, ибо лучше если это выберет подстароста, чем если бы по приходе войск стали выбирать сами жолнеры, что было бы для вас более убыточно.
Что касается меня, прошу лишь о том, чтобы вы для меня засеяли на зиму жито, согласно указанию моему, данному подстаросте, который вам расскажет все в подробности. Ничего тягостного от вас не требую и уверен, что вы к сему преклонитесь и все это сделаете; а я буду в том иметь доказательство, что вы искренно и самым делом, а не словами, возвращаетесь к подданству и преданности мне, господину своему.
С тем предаю вас Господу Богу, в его святое попечение, а он сам да приведет вас к истинному покаянию и да внушит сердцам вашим желание, чтобы вы жили в таком состоянии, в каком искони хотел вас иметь Бог и чтобы вы воздавали божие Богу, а панское — пану.
В Дубниках 22 июня, 1650 г. Николай Абрамович на Ворнянах, воевода троцкий».
Подписался именем родовых имений, не предполагая, что через века это его распоряжение станет одним из немногих, которое покажет не только его характер жёсткого, но не самодурного правителя, отмеченного стремлением и понять, и держать в узде проживающих во всех 27 поселениях Мглинской волости и в Стародубском повете людей. Похоже, он и впрямь нашёл золотую середину в управлении дарованными землями.
Одно из последних деяний перед смертью генерала Николая Яновича Абрамовича в 1650 году — указание некоему Ежи Сухорабскому составить «Инвентарь Мглина», то есть его экономическое описание, «для целей учёта поступающих от населения доходов». Через год появляется и «Инвентарь волости Мглина», записанный в ноябре 1651 года, правда, уже после смерти пана Абрамовича.
«Инвентарь Мглина» оказался одним из самых древних документов, содержащих социально-экономическое описание города Мглина и его волости и дающих достаточно полное представление о хозяйственном положении края по состоянию на середину XVII века. А «Инвентарь волости Мглина» содержит уже не только точный список населённых пунктов волости, но и включает поимённый перечень всех домовладельцев. Впервые слобода Белагорща при речках Тросна и Кужелевка представлена в официальном документе, пусть и всего четырьмя дворами, которые на тот момент были освобождены от податей: войт (староста) Лукьян, Кузьма Верховёнок, Васька Дударь и Гришка Щевк.
Как уже говорилось, в феврале 1651 года Николай Абрамович умер в Вильно. После себя он оставил сына Самуэля, который впоследствии станет королевским полковником и Стародубским старостой. В Ворнянах до начала XX века простоял и дворец Абрамовичей, за которым располагался красивый парк в романтическом стиле. К сожалению, накануне Первой мировой войны дворец этого знаменитого шляхетского рода сгорел...
А Белагорща устояла во всех исторических катаклизмах. И может считать годом своего основания 1642-й, потому как, исходя из «Инвентаря волости Мглина», составленного в 1651 году, упомянутые в документе четыре двора обозначены освобождёнными от податей. По тем временам это право предоставлялось на срок не более 8 лет...