Слушаю я, как вы про Узорницу сказываете… А ведь у нас, в Красном Роге, тоже история была. Дело давнее, а к слову вспомнилось. И случилось не с кем-нибудь, а с самим нашим барином, Алексеем Константиновичем Толстым, так что не простая это история. Интересно?.. Отчего и не рассказать, секрета тут нет никакого. Только вот не каждый поверит, конечно. Так что ж. В сказки мы не очень-то верим, а все равно любим послушать. Всякая придумка, как говорится, свой намек имеет. Я расскажу, а вы уж сами смекайте, что к чему.

Значит, давно это было. Тогда Алексей Константинович приехал в Красный Рог насовсем вместе с женой своей Софьей Андреевной. Был он уже не так здоров, как в молодые годы, когда один на медведя ходил, зимой окунался в проруби и такую силу имел, что разгибал подкову без особого труда… Ну, о его силе богатырской кто теперь не знает… А тут привязла к нему хворь. Лечили Алексея Константиновича заграничные доктора в Германии, Италии, а вылечить не могли. И странная болезнь оказалась: не мог он дышать нигде, кроме своего Красного Рога. Куда ни поедет, одышка приключалась такая, что не приведи Бог никому… Вот и дали ему доктора только один совет: больше ходить по нашим лесам, лугам, дышать воздухом, который лучше всякого лекарства для человека. Это, я вам скажу, истинная правда. Наша природа особые целебные свойства имеет. И не в том дело, что простору много или что травный аромат ни с чем другим не сравнишь. А в том, что, например, примечаешь по весне — пробивается стебелек незаметный из земли да и распускает свой цвет на проталине, то есть посреди самого снега. Поглядишь и подумаешь: «Травинка так себе, а к солнцу тянется наперекор холоду». Как будто пример подает человеку, чтоб, значит, не поддавался он напастям всяким… А зимой? Метель, вьюга заметут все дороги окрест, точно истребить все живое хотят. А выглянет солнце — какая красота глазу откроется! Откуда ни возьмись, выпорхнут синицы, воробьи, снегири — и хлопочут по-прежнему. А уж в лесу следов — не сосчитать! И здесь, оказывается, жизнь идет вопреки непогоде. Тоже пример человеку: всякая зверюшка старается весны дождаться, не сдается. В нашей природе не то, что тело, а оживает сама душа. И каждое время человеку свою надежду подает. Осенью в Красном Роге такая роскошь, что в гости к нашему барину всегда съезжались петербургские господа. Точно золото со всего света здесь рассыпалось. Приезжали поохотиться, а то и просто отдохнуть. Еще и потому, что Алексей Константнович и Софья Андреевна умели гостей привечать радушно. Барин наш особым характером отличался. Про доброту его, как и про силу необыкновенную, далеко было известно. Что до крестьян, так не было случая, чтобы кто на него жаловался. В голодные годы помогал чем мог. Летом разрешал скот пасти на своих луговинах; рощу позволил вырубить, когда крестьянам понадобилось. Школу открыл, лечил бесплатно… Матушка его, Анна Алексеевна, помещица, нравом крутым отличалась, а Алексей Константинович был совсем другого склада. Потому желали ему люди долгой жизни как заступнику, да судьбу не переиначишь. Всему свое время.

Осенью того года нашему барину особенно нездоровилось. Уж не ходил он далеко, а войдет, бывало, в ближнюю рощу, сядет под березой и думает свою думу… Шумят деревья, ходит ветер верховой… Провожает он глазами орлиную стаю, видную в небе сквозь вершины, а то вспорхнет из куста малая пичуга, прощебечет… Наблюдает, как отрывается от ветки лист и летит на землю… Тот красный, тот желтый, а этот еще зеленый совсем. Там рябина раскраснелась, раскинула гроздья ягод, а была вовсе неприметная. И вдруг установится особая тишина, что бывает только осенью… Само собой вздохнется полной грудью…

Вот как-то снарядился Алексей Константинович по-охотничьи. Может, молодость решил вспомнить, как стрелял он глухарей, рябчиков, тетеревов, уток и другую дичь. День обещался быть погожий, теплый. И направился он к дальней роще. Сколько хожено было по этим местам, а все ему по-новому представляется… Вот березка, что весной еле видная стояла. Выросла за лето, стоит теперь, как принцесса, красуется нарядом. Дубок погустел, елочки тесно срослись. Уже не пройдешь между ними, обойти надо. А чуть дальше видно дерево упавшее. Стояло как будто крепкое, а оказалось гнилое. Отжило свое, ветром повалило. И слом еще свежий совсем, может, упало этой же ночью… Хорошо бы проверить дупло на старом дереве, что в глубине леса. Поселился ли кто в нем? Хочется Алексею Константиновичу подальше пройти, оно и понятно. Вдруг впереди покачнулась ветка высокая — не иначе белка метнулась. Интересно ближе подойти, поглядеть на веселушку…

Чем дальше, тем гуще деревья. Есть в самой чаще несколько елок, выросли среди осин друг подле дружки, как будто одна семья. Затаились от чужих глаз. Самое высокое дерево, и то не пробилось верхушкой к свету, такая глушь. Тихо в лесу. Пора бы и отдохнуть. Нашел Алексей Константинович глазами большую березу, подошел, прислонился… И то ли от того, что прошел незаметно большой путь, устал, то ли от какой грустной думы хотел он вздохнуть — да и не смог. Стал вдруг задыхаться, как бывало с ним часто в последнее время. Дома Софья Андреевна, считай, не отходила от мужа, а тут один посреди леса. Опустился Алексей Константинович на землю подле березки, положил рядом ружье, расстегнул ворот, чтоб легче было, и прикрыл глаза. «На все, — подумал, — Божья воля». Сколько времени прошло, неизвестно, только услышал он какой-то шум. Взглянул — а на дубовой ветке поодаль сидит большущий черный тетерев и косит на него глазом. Немало Алексей Константинович поохотился за свою жизнь на птиц, а тут и ружье взять силы нет. Смотрит он на тетерева и думает: «Вот как… Не боится, значит, чувствует слабость мою… Пришел, видно, час и птице надо мною власть показать….» И как только мысль эта к нему пришла, так тетерев взмахнул крыльями и перелетел на осину, которая ближе, да еще стал расправлять крылья, будто целится напасть, вот-вот сорвется с ветки… И вроде уже не тетерев это вовсе, а какая-то неведомая черная птица, каких в нашем лесу отродясь никто не видал. У настоящего тетерева-косача должны быть красные брови, по крыльям — белые перья. А этот черный, как смоль, и ни единого другого пятнышка. Странно и то, что тетерева в эту пору стаями собираются, а тут не слышно, чтоб рядом еще были. Не из пугливых наш барин, да встать не может, сковало всего, последняя сила его на исходе. И тут вдруг слышит он голос девичий, звонкий такой:

— Кыш! Кыш отсюда! Поди прочь!

Пригляделся наш барин — а между березками девушка стоит, да какая интересная! Сарафан на ней синий, как колокольчик, венец золотится, и будто облако вокруг нее играет: то посветлеет, подол окутает, а то к ногам упадет, потемнеет, быстро-быстро закрутится клубочками… Что за видение?

А странная птица, послышав окрик, крылья сложила, но улетать, видно, не хочет. Перебирает лапами, крепче за ветку цепляется.

Замахнулась девица рукой:

— Кыш, тебе говорят! Али не понятно?

Отлетел тетерев дальше, тяжело на дуб опустился. Взъерошил перья, ворчит, будто недоволен.

— Ах, ты так, — проговорила красавица, — тогда вот тебе, получай!

И откуда взялся у нее платочек в руке. Взмахнула им — и вдруг вспыхнула радуга многоцветная яркой дугой, быстро-быстро побежала по веткам… И как будто зазвенели колокольцы по всему лесу. Громко прокричал тетерев, слетел к земле и низко полетел прочь. А на том месте, где стояла девица, только облачко осталось и быстро растаяло.

Заглядевшись на такое диво, барин наш и не заметил, что дышать ему совсем легко стало. Чувствует — сила к нему вернулась, как ничего и не бывало. Попробовал подняться — твердость в ногах прежняя. Радость прихлынула к сердцу: «Значит, поживу еще!» И не может угадать он, вправду все это было или только привиделось. Про девицу, то есть… В болезни мало ли что может показаться… И все же будто видел он где-то раньше то ли девицу чудесную, то ли платочек, что у нее в руке был… И будто перезвон колокольцев ему знакомый… А пока шел к барскому дому — вспомнил он случай давний. Случай-то как будто обыкновенный, а вот ведь как откликнулось…

Дело было еще до освобождения крестьян, крепостной реформы, то есть. Тогда Алексей Константинович был у царя на службе, находился в Петербурге, и ненадолго заехал в Красный Рог по каким-то делам. А, может, просто сердцем отдохнуть. Любил он и в молодости эти места, такая у него была натура. Иные люди в города стремятся, а наш барин, напротив, всегда здесь хотел жить. Так вот. Приходит утром управляющий и сообщает, что явились беглые крестьяне, пять человек. Что, мол, делать с ними. Надо бы доложить куда следует. А по тем временам частенько крестьяне убегали от своих помещиков, когда уж совсем не могли терпеть несправедливость и притеснения. Бежали в разные места, и в Красный Рог прибегали, потому что слухом, известно, земля полнится: у наших крепостных было житье хорошее, не в пример другим. Но были и законы. Если укрыли чужих у себя, так барину отвечать придется по всей строгости. Требовалось немедленно беглых выдать властям, а там уже их возвращали старому хозяину. Тот крепостных по-своему наказывал. Были случаи, что и до смерти беглеца забивали.

— Приведите, — говорит наш барин.

Привели беглых. Трое мужчин, женщина и девчушка не мала, не велика, заробела, жмется к женщине — видно, что мать это ее. Стали рассказывать, а женщина — в слезы. Оттого будто бы убежала, что хотел помещик разлучить ее с доченькой, продать малую в рукодельню в чужой край, потому как вышивальщица она хорошая. Муж в солдаты отдан за провинность, так одна у нее доченька и есть… Плачет-заливается: «Не выдай, барин, слыхали про доброту твою, дай только передохнуть, а там и дальше пойдем…» Ну, и все такое. А девчоночка не плачет, глядит молча глазками ясными. Понятное дело, кто ж дитя не пожалеет. Видно, и барину нашему жалко стало. Спрашивает:

— Так, значит, ты рукодельница?

Потупила малая глазки, а женщина быстро-быстро достает из своего узла небольшой кусок холстины и подает барину, чтоб, значит, показать. Издали видно — холст, какой только у лучших мастериц бывает — тонкий, белый.

Взял он из вежливости и удивился. Узор — не сказать, чтобы особенный: цветы луговые вышиты — голубые колокольчики, да они, словно живые. Будто клонятся головками под ветром, а над ними — радуга многоцветная раскинулась… И показалось барину, что услыхал он тихий звон колокольцев, будто переговариваются они между собой… «Да ты — узорница!» — проговорил. Вернул рукоделье, задумался. А потом и говорит:

— Велите дворовым накормить крестьян, не обижать, и чтоб никто не смел задерживать. Бог им судья.

Ну, известно, женщина — в ноги, а дворовым за них радостно: слово нашего барина — закон.

Крестьян беглых Алексей Константинович больше не видел; доложили ему, что поутру на другой день ушли они сами, подались на Черниговщину подальше от своих притеснителей. Там, говорили, края богаче и житье людям лучше. И кто-то сказал, что осталась вышивка с колокольчиками. Может, забыла девчушка, а, может, по-своему хотела барину доброму свою благодарность выказать. Теперь кто знает! И куда делось рукоделье тогда — ничего не известно.

Вот про это и вспомнил наш барин. Неужели те самые колокольчики? И перезвон ведь слышен был, и радуга бежала… Загадка, да и только. Как это все к месту оказалось, когда и помощи было ждать неоткуда?

Много лет с того времени прошло. Долго еще жил Алексей Константинович.. Отпросился с царской службы, чтобы никто ему не мешал в Красном Роге писать сочинения. В городах ведь суета одна, а чтоб хорошо сочинять, покой нужен. Все свои задумки он тут и совершил. Говорят, что не успел только рассказать случаи, которые на охоте с ним бывали… Так что ж. Жизни человека никогда не хватит, чтоб всю эту жизнь записать. На то другие люди есть, они и доскажут. Откуда, например, нам про историю эту известно? — Люди передают. Да, вот еще что доподлинно знают: тетерев черный все же являлся в другой раз. Незадолго до смерти увидел его Алексей Константинович у своего окна. А дворовые наблюдали, как от барского дома летела в сторону леса большая птица, видом похожая на тетерева-косача… Известное дело, на всякую добрую силу есть и недобрая. Так жизнь устроена. Но про хороших людей обязательно памятки остаются. Вот и сказ наш — такая ж памятка. Да и сам Алексей Константинович много их оставил. Знаете стихотворение? —

Колокольчики мои,
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Темно-голубые?
И о чем звените вы
  В день веселый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?..

Чем не памятка? Когда идешь по луговой траве в хороший день, сколько всего разглядишь! Тут и ромашки, и лютик, и чабрец, и василек, и чего только нет. А приметишь голубой колокольчик — непременно то стихотворение вспомнится и про барина нашего, Алексея Константиновича, обязательно подумаешь. Про жизнь его и добрые дела. Как любил он Красный Рог, помогал простым людям; не бежал от трудностей за границы, не прислужничал в столичных городах, а хотел всегда быть подле своего народа. И пока живут люди, передаются эти памятки от человека к человеку, чтобы больше было справедливого на земле. Как же Узорнице нашего края не знать, когда она хорошим людям всегда помощница? Про нее еще сказывали, что колокольчики степные, каких у нас много цветет летом, из всех цветов она по-особому отличает. Будто и вправду есть у нее сарафан голубой, переливчатый и сережки синие, что позванивают колокольцами. Кто увидит ее в таком наряде — для того это хороший знак. Приглядывайтесь, может, и вам покажется.