Линия излома

* * *

Поспевает месяц сонный
Над полями хлеба.
У дороги дом зелёный
Под напёрстком неба.

Деревянные ворота,
Деревянный мостик.
Если грустно отчего-то,
Заходите в гости.

Прилетайте ветры, сейте
Семена покоя,
Дыма облако развейте
Над печной трубою.

Но без страха и без злости,
Крыльями сверкая.
Пусть сидят спокойно гости,
Глаз не опуская.

Наберу им целый корчик
Вишен кисло-сладких.
Заходите, всяк кто хочет,
Будет всё в порядке.

* * *

Спустилась с неба светлая печаль,
И я брожу среди стогов колючих,
Куда меня забросил волей случай,
И я печали говорю: отчаль!
А радость улетела к небесам,
Но я надеюсь, что она вернётся,
И Бог земному миру улыбнётся
И всё расставит по своим местам.

* * *

Я обожаю тех, кто будит в выходной,
Я просто наслаждаюсь, просыпаясь.
Звонки, шаги, будильник заводной 
Всё длится,
 длится,
 длится, не кончаясь.

И шум воды, и крик, и хлопанье дверей,
И смех, и никакого к вам участья.
И лежа думаешь: уйдите поскорей,
Ах, одиночество, ты счастье!

* * *

Припадая к граниту губами и лбом,
Я подумаю: все мы не вечны.
Будет малая птаха кричать над гнездом,
Будет клевер склоняться беспечный.

Я неправильно верил, прощался не так
С уходящим в мир тонких материй.
И терзал меня всепоглощающий мрак –
Я для этого мира потерян.

Я теперь, как и прежде, живу как простак.
Я такой же, как все мы, не вечный.
Там, где я проходил со стихом на устах,
Будет ветер слоняться беспечный.

* * *

Писать стихи и складывать
в кармашек боковой
Огромной чёрной сумки вещевой.

В дороге и от дома вдалеке
Держать стихи и в сердце, и в руке.

Терять стихосложенческую нить,
Ее искать и снова находить.

И верить, что во мне важней всего
Поэзия – жар сердца моего.

* * *

Назад летят снега, скрывающие травы,
И воздух полонившая пурга,
И тянутся в окне деревья и канавы,
И Родины крутые берега.

Что, что ещё в окне? Морозная привычка
Пугать того, кто нежится в тепле.
И мчится напролом больная электричка,
Простуженная напрочь в феврале.

* * *

В кошельке вперемешку с деньгами – стихи.
Там стихия сошлась со стихией.
В дамской сумке – платок, аспирин и духи,
И записочки невесть какие.

Я одета как все, в зимний вьюжистый мех,
Я живу, соблюдая обычаи.
Да и в сумке моей, вроде, всё как у всех,
Лишь стихи – коренное отличие.

* * *

Иногда к нам приходят туманы
И стоят. И висят пеленой,
Закрывая леса и поляны
И непрочный домишко со мной.

Иногда проезжают машины.
Иногда уезжаем и мы.
И ломаются ветки крушины
В ожидании скорой зимы.

* * *

Я белый мрамор тщилась отогреть
И до волос дотронуться руками.
Неужто суждено и мне сгореть
В стихии, называемой стихами?

Мороз хватал за ноги, на щеках
Кровавил алой розы отпечатки.
А ты парил на северных ветрах,
И были не нужны тебе перчатки.

Прозрачен, беззащитен, невесом,
Над льдистым, над кладбищенским безмолвьем.
Последний том или промёрзлый ком
Служил тебе отныне изголовьем?

* * *

Не судите пристрастно.
Знаю: сам виноват.
Я на лебеде красном
Уплываю в закат.

И сомкнутся за мною,
Как немейские львы,
Сосны стражей лесною
И метёлки травы.

Рыжей гривою трусят,
Бьют сердито хвостом,
То кольнут, то укусят,
То ласкают потом.

Среди сосен да елей
Нет дороги назад.
Я о том не жалею,
Я тому только рад.

* * *

Уходящие дни. Эта осень становится прошлым.
Но пока еще листья приятно шуршат под ногой.
Разрываются с треском под прессом случайной подошвы.
С ними день просветлён, с ними воздух какой-то другой.

Уходящие люди. Останутся воспоминанья
О прекрасных минутах, а может, тяжёлых часах.
И трепещут осенние дни в ожиданье закланья,
И трепещет листок, утонувший в моих волосах.

Вера

Как верить, что истают все снега,
Исчезнут лес и луг с цветами всеми
И клеверные эти берега
Проглотит время.

Неужто не прочна и не долга
Жизнь человека, жизнь земли и моря?
Ещё ступает бережно нога
Сегодня. Только то ли будет вскоре?

Но верю, вот и вся тут недолга:
Так будет не со всем и не со всеми,
И клеверные эти берега
Обманут время.

* * *

Аромат медуницы
Подсластил ковыли,
Чёрно-белые птицы
Проплывают вдали.

В оперенье их красок
Ярких ты не найдешь,
Невысокую насыпь
Не спеша перейдёшь.

За дорогою поле,
За дорогой луга,
Подорожника море
И стога, и стога.

А над ними, как жрицы,
В храм «Рассвет и закат»
Чёрно-белые птицы
Всё летят и летят.

Прибрежное

В последний раз смотрю на купола,
Не в силах скрыть немого восхищенья.
Я б на ладони храм приподняла,
Чтоб защитить от бурь и разрушенья.

Задумчивость гуляет у реки
И провожает сухогруз «Мещёра»
Незримым шлейфом света и тоски,
Прозрачным плеском лёгкого укора.

На том краю – урчанье и ковши
Оранжевых машин, грызущих склоны,
И горки из песка, и терриконы,
И зыбкая сыпучесть их вершин.

На этом – только я и купола,
Отрешены от мира и от взора.
Прибрежную задумчивость собора
Не от него ли я переняла?

И от того смотрю, как не жила,
Жемчужиною храма освящаясь.
Я уезжаю, ждут меня дела,
Но ухожу отсюда не прощаясь.

* * *

Я жить хочу в бревенчатой избушке
Или в кирпичном доме над рекой,
И чтобы только наглые лягушки
По вечерам смущали мой покой.

Дружить с окном, и белой занавеской
Его наполовину прикрывать.
Читать всю ночь и без причины веской
Ложиться спать на добрую кровать.

И двери клинить не на все засовы,
А на один лишь дедовский крючок.
И чтоб дремали рукописей горы.
И чтоб в углу качался паучок.

* * *

В белынь, в метель холодную ворваться,
А может вырваться, как зверь по ней слоняться.
Замёрзших ног не чуя под собою,
Нырнуть в волну метели с головою.
Как в полынье, мелькать, чернея точкой,
То пропадать, то воскресать, быть одиночкой.
Увидев белые глаза метели
Задуматься: кто ты на самом деле?

* * *

Жёлтый ирис, синий ирис,
Белая осока.
Мы с тобой давно простились
На краю потока.

Я вчера тебя искала:
Приминая глину,
Иву за руку хватала,
Комкала малину,

Длинным берегом шагала,
Где песок и стружка.
Надо мною щебетала
Серая пичужка.

И шиповник цвёл местами 
Розовый и снежный.
И горело ярко пламя
Для таких, для грешных.

 Дома

А я в Москве сидела и не знала,
Что белым-белым зацвели сады.
Смотрю на кружевное покрывало,
Нет, на вишневый нежно-белый дым.

Я у окошка от вокзала еду,
Я в дом войду, не стукнув каблуком.
И скажет мама, ждавшая к обеду,
Что все сады облиты молоком.

* * *

Всё наполнено тайными знаками,
Всё кипит.
Озаряется алыми маками
Древний скит.

Стынут маки на ножечках тоненьких
Восковых.
Ветер рвёт лепестки, ветер клонит их,
Гасит их.

Дышат хвоею сосны столетние
Мне в лицо,
Закрывая преградой последнею
Озерцо.

Я сама восковая соломинка
Среди круч...
А на озере стынет часовенка,
Там, где ключ.

В облачении строгости, важности -
Вот она.
То ль от времени, то ли от влажности
Вся черна...

Иль от горя, с надеждой несомого
К ней людьми,
Чтобы знали, что в дни невесёлые
Не одни.

* * *

Л.

Как пасмурно небо, всё в синих разводах,
Друг с другом мешаются тучи.
И ждёт меня сутолока в переходах,
И ждёт меня день невезучий.

Усталые ноги…усталые мысли,
Усталые лица прохожих.
О, дай мне напиться из чистой криницы
Священной любви твоей, Боже!

Придите ко мне, неземные творенья,
Сложитесь в упрямые строки.
Пусть мир содрогается от восхищенья –
Похвал не нужны мне потоки.

Лишь ты приходи, мой попутчик случайный,
На долгие годы вошедший
В судьбу мою, жизнь мою, мой изначальный,
Мой солнечный, мой сумасшедший.

Безвестно пропавший, где найден ты будешь?
В тюрьме ли, в больнице, в могиле?
Приди, и осеннее солнце разбудишь,
Пока я встречать тебя в силе.

С тобою дорога до дома короче
И краска пожиже у тучи.
С тобой меня ждут беспокойные ночи
И ждёт меня день самый лучший.

По рисунку Врубеля
«Игра наяд с тритонами»

Игра тритонов и наяд,
Блеск перламутровой ракушки,
В которую их рты трубят
Средь пены волн, завитых в стружки.

Они и мягки, как подушки,
Они как пёрышко легки.
А между них, как гор верхушки,
Огромной рыбы плавники.

* * *

Когда встречаются два гения,
Погибший и другой, живой,
Какие возникают трения
От этого прикосновения,
Какой пожар кипит порой!

И плодоносный, и ликующий,
И говорящий: быть беде,
Мазками Врубеля рисующий
Царевну-Лебедь на воде.

* * *

Сверчок сверчит, приманивая сумрак.
Сверчок зовет сверчиху и сверчат
В московском дворике на потемневших клумбах.
А те молчат.

Когда взывает он в разгаре лета
Из царства одиночества и тьмы,
Мне вспоминается деревня с края света
И мы.

* * *

Мне показалось или в самом деле
В аллее нашей листья поредели,
И падают с небесной высоты
В пестрящий низ, как на сатин грошовый,
Лист липовый, лист вербный, лист грушевый
И прочие отважные листы.

И среди них я чуточку грустнею:
Я опасаюсь, что не всё успею.
Не страшно ли упасть когда-нибудь?
Упавший в воду – это мой кораблик,
Плывущий гордо в окруженье яблок,
Как жёлтый лебедь, выпятивший грудь.