Там, где от большой дороги через лес отходит узкая, но ясная тропка, начинается лес-сказка. Бархатный, сияющий зеленью мох делает шаг неслышным. Жёлтые листья — тонкие пластинки меди, бронзы, золота, шуршат, поскрипывают, поскрёбывают землю. Солнечные полоски поглаживают тончайшие струны паутинок, и тихий звон — неуловимая музыка витает между сосновых стволов. Тихо, хотя множество осторожных звуков живёт в лесу…

И вдруг — ласково-ядовитое шипенье у самых ног:

— С-с-срежь-ш-ш-ш меня, с-с-съешь-ш-ш-ш меня, не пожалеешь-ш-ш-ш, уснёшь-ш-ш-ш, увидишь-ш-ш-шш с-с-сладкий с-с-сон…

— Ах, боровик! Крепкий, сочный, крупный, плотный! На макушке коричневый беретик. Но постой, постой, а почему ты покраснел? Ишь, как розовеет из-под шляпки мясистое личико! Иди-ка сюда. Ага! Ножка-то посинела на срезе! Обманщик! Горький желчный гриб! Притворился боровиком, а человек съест и отравится. Убирайся! Без тебя грибов много в лесу. Вот толстый моховик, красные снегирики-сыроежки, лисички собрались рыжей стайкой… Пойдём дальше — увидим больше! Подосиновики красавцы красноголовики! Да сколько их! И ни одной осинки рядом. Странно.

Лес смешался. Среди сосен в тёмных шалях и длинных оборчатых юбках закружились цыганки-ели. И, словно оброненные мониста, медным блеском рассыпались на пригорке рыжики. Ах вы, денежки-монетки кольчатые! А вот и белые спинки берёз замелькали, засветились, зарябили. Тут уж подберёзовик бери в корзинку.

Местечко пониже, потемнее, посырее… Старые трухлявые пни, снова мох, брусничник, вереск… Опята! Целая толпа! Стой, стой, не ошибись! Что-то уж больно рыжи, смелы, нахальны. Да это же ложные опята! Расселись на пнях ватагами, шеи тянут, в глаза лезут. Тьфу! Хорошо, добрые опята попались, настоящие — большими гнёздами разместились на пнях, скромно поглядывают, шейки склоняют. Берёшь, берёшь, и конца им не видно!

Пора и в обратный путь, да по другой дороге, там тоже грибные места.

Солнце с древесных крон скатилось, по стволам спускается, сползает. Осень. Скоро стемнеет в лесу. Спеши! И вдруг на взгорке, на самом виду — гриб-фонарик, красавец, франт. Шляпа ярко-красная в белый горошек, на шейке белоснежное кружево, ножка в белом чулочке и в белой туфельке (толстая на конце). Ну и нарядился! Да кто ж тебя не знает? По наряду любой сразу различит — мухомор ты! Ядовитый мухомор! Учился бы у ложных опёнков, что ли, или у желчного гриба… Те — двойники добрых грибов, отличить не просто. А ты? Вырядился и думаешь, кому-то нужен? А он улыбнулся из-под шляпки, кружевной воротничок поправил и гордо так заявил:

— Да, я Мухомор! Да — ядовитый гриб! Ядовитый, но честный. Никого обманывать не хочу. И не хочу, чтоб съели меня. Не для еды я существую, а для искусства! Моё призвание — украшать лес. Думаешь, без меня лучше было бы?

А если подумать… Так и верно, не лучше! Красота глаза радует, душу целит, песню рождает… Правда, и рыжик красив, и подосиновик — любой, впрочем, гриб. Но их всякий норовит себе забрать, в корзинку спрятать, домой унести. А Мухомор как родился в лесу, так и стоит всю свою недолгую жизнь на месте своём, горит, как огонёк, белеет, как свечной столбик. Расти! Гори! Не трону тебя, не собью ногой и другим не посоветую.

А он вслед звонким своим, весёлым голосом:

— Спасибо! Иди! Но поглядывай, поглядывай, поглядывай!..

«Куда поглядывай, зачем?» — думаю. Смотрю: батюшки мои! Боровик! Белоликий, белоногий! Этот уж самый-самый настоящий! Прыг — прямо в руки. А рядом, недалечко — ещё, и ещё, и ещё… Вот вам и Мухомор! С кем компанию водит! Видать, и боровикам лестно невдалеке от красавца селиться. Тут тебе красота, тут тебе — и доброта.